свои места, на него навалилась усталость, и все, чего ему хотелось, это залезть в постель и заснуть. Может, не так уж и плохо, что Анна улетает сегодня. Может, ему не помешает отдохнуть. Может, каждому из них не помешает побыть пару дней наедине с собой.
– Значит, после несчастного случая, – сказала Анна, – наша обездоленная родительница направляется на юг. Делает лимонад из лимонов, да?
Джейк кивнул тяжелой головой.
– А приехав в Афины, записывается на имя Розы и получает разрешение жить вне кампуса на первом курсе. И так проходит две тысячи двенадцатый – две тысячи тринадцатый учебный год. А что потом?
Джейк вздохнул.
– Ну я знаю, что она покинула университет. После этого я не уверен, куда она направилась и где была, но это не так уж важно. Ей так же хочется, чтобы все узнали о ее реальном преступлении, как и мне – о моем сфабрикованном. Так что завтра я пошлю ей письмо и потребую отвалить от меня. И пошлю для верности копию этому паршивому адвокату.
– Но разве ты не хочешь узнать, где она? И как ее зовут? Потому что она, очевидно, сменила имя. Ты ведь даже не знаешь, как она выглядит. Так?
Анна отнесла его тарелку к раковине и сполоснула. Она сполоснула его ложку и кастрюлю. Затем убрала все это в посудомойку и включила ее. Затем вернулась к столу, но не стала садиться.
– Может, уложить тебя в постель? – сказала она. – Ты на самом деле жутко выглядишь.
Этого он не мог отрицать и не собирался.
– Все же хорошо, что ты залил в себя этого супа. Одна из немногих вещей, что дала мне мать – этот суп.
И тогда Джейк вспомнил, что хотел спросить у нее.
– Ты хочешь сказать, мисс Ройс? Учительница.
– Нет-нет. Моя настоящая мама.
– Но она ведь умерла. Въехала в озеро, когда ты была совсем маленькой. Я ведь ничего не путаю?
Неожиданно Анна рассмеялась. Смех ее был музыкальным: легким и нежным. Она так смеялась, словно все это – суп, учительница, мама, въехавшая на машине в озеро – было какой-то уморительной комедией.
– Как же ты жалок. Ну какой уважающий себя писатель не знает сюжета «Домашних дел»? Фингербон[76], Айдахо! Тетушка, которая не в силах заботиться ни о себе, ни о племянницах! Я даже оставила фамилию учительницы, это же ужас! И не думай, что я не видела, как рискую. Наверно, я искушала судьбу, пытаясь что-то доказать себе.
Джейку захотелось спросить, что именно она хотела доказать, но дышать и говорить одновременно показалось ему не легче, чем жонглировать ножами, к тому же он и так уже понял. Много ли нужно, чтобы украсть чужую историю? Каждому это по силам – для этого даже не нужно быть писателем.
И все же что-то ускользало от его понимания. Точнее сказать, он понимал лишь отдельные вещи, и вся его способность к концентрации, стремительно ухудшавшаяся, направлялась на них, подобно крови, приливающей к жизненно важным органам, когда ты коченеешь на морозе. Первое: Анна скоро собиралась в аэропорт. Второе: Анна, похоже, знала что-то, чего не знал он. Третье: Анна все еще сердилась на него. У него не было сил спросить про все три. Поэтому он спросил про последнюю, так как уже забыл первые.
– Ты еще сердишься на меня, да? – спросил он, стараясь выговаривать слова как можно тщательнее.
Анна кивнула.
– Ну, Джейк, – сказала она, – не могу не признать. Я сержусь на тебя уже очень давно.
Глава тридцатая
Столько напрасных усилий
– Я думала, что еще подожду немного, – сказала Анна и, взяв Джейка под руку, помогла встать на ноги, и ему показалось, что он стал совсем невесомым и плывет за ней, как воздушный шарик, а пол вдруг наклонился под странным углом; когда они проходили мимо дивана с килимовым покрывалом, он (диван) перетек на стену, хотя при этом остался на месте. – Спешить было некуда. Но ты начал носиться повсюду, как лорд Питер Уимзи[77]. Вот это мне в тебе непонятно, это навязчивое желание все разузнать. Вся эта буря и натиск! Если тебя настолько тревожило то, что ты сделал, зачем вообще было красть чужую историю? То есть изводить себя, когда дело сделано. Столько напрасных усилий, особенно учитывая, что я была рядом и делала все как надо. Ты так не считаешь?
Джейк попытался покачать головой, имея в виду, что ничего не крал, но затем услышал, что Анна делала все как надо, и кивнул. Хотя она вряд ли заметила это. Она медленно вела его в спальню, а он плелся за ней, перекинув руку ей через плечо. Голова Джейка безвольно болталась, но он увидел, как кот прошмыгнул мимо них в гостиную.
– Я дам тебе лекарство, – сказала Анна, – а потом не вижу причин не поведать мою историю. Потому что если в чем я и уверена на твой счет, Джейк, это как ты ценишь хорошую историю. Мою собственную историю, рассказанную моим уникальным голосом. Не возражаешь?
Он не возражал. Хотя не понял суть вопроса. Он сел на кровать, а жена протягивала ему таблетки, по три или четыре за раз, и он против воли глотал их, не желая возражать ей.
– Молодец, – говорила Анна после каждой горсти таблеток.
Он запивал их водой из стакана. Который стоял на тумбочке, рядом с пустыми пузырьками. Ему хотелось знать, что это за таблетки, но не хотелось заморачиваться
– Что ж, у нас есть несколько минут, – сказала Анна. – Может, хочешь услышать что-то конкретное?
Джейк подумал, что хочет. Только не знал, что.
– Окей. Прибегну, так сказать, к свободным ассоциациям. Если буду повторяться, дай знать.
– Да, – сказал Джейк, только беззвучно.
– Что? – сказала Анна, подняв на секунду взгляд от телефона; не своего, а Джейка. – У тебя язык заплетается. Не хочу, как некоторые, ныть о своем детстве, но ты должен знать, что у нас в доме все крутилось вокруг Эвана. Эван и футбол, европейский или американский. Эван и девочки. Дебил дебилом, но ты же знаешь, как принято в старых семьях. Гордость Паркеров! Забивает голы и переходит из класса в класс – ух ты! Даже когда он взялся за наркотики, его разве что в жопу не целовали. А что до меня, чхали они на мой интеллект, мою успеваемость или мое место в мире, – я для них была пустое место. Эван, значит, брюхатит девчонок направо и налево, и он ангел небесный, но, когда я залетела, они решили, что должны наказать меня, на всю жизнь преподать урок.
