эхом прокатился по туннелям. — Ясно вам⁈ Сдохните!
— Ну так ты тоже сдохнешь, — спокойно ответила Пинна, открывая глаза. — А если будешь орать, то мы заткнем тебе рот.
После этого, Мира разразилась громкими ругательствами, такими изощренными, что бывалый моряк мог бы значительно пополнить свое красноречие, если бы услышал ее.
Магда все-таки проснулась. Выругавшись не менее изощренно, она помогла Пинне завязать Мире рот обрывками многострадальных юбок. Теперь Мира могла только мычать, злобно пуча на них глаза.
Агате не было дела до их перебранок. Укутавшись в одеяло, она прислушивалась к тихому клокотанию ферналей. Постепенно, этот звук возвращал ее в детство, в те времена, когда они вместе с отцом и целым караваном из птичников, наездников и ферналей колесили по Южным княжествам.
Это время запомнилось ей палящим солнцем и бесконечным летом. Жаром раскаленного песка и прохладой оазисов. Она вспоминала города, сложенные из желтых, раскаленных на солнце камней, шумные рынки с цветастыми коврами и пряными сладостями. Черные ночи с небесами, усыпанными мириадами бриллиантовых звезд.
Пожалуй, те времена она могла считать самыми счастливыми. Когда начался мятеж, они с отцом спешно бежали в Западные княжества, пытаясь укрыться от огня войны. Несмотря на беды, обрушившиеся тогда на Визерию, дело отца пошло весьма хорошо, он быстро обосновался в Арлее, а затем и нашел себе жену.
Агате баронесса сразу не понравилась и это было взаимно. Мачеха пыталась сломить ее, выдавить ее вольный дух, взращенный на бескрайних просторах южных земель. Агата же яростно этому противилась.
Между ними завязалась война, и накал страстей вполне мог соперничать с самыми кровопролитными сражениями между мятежниками и императорской армией.
Один случай запомнился Агате сильнее прочих.
Она тогда принесла из сада ужа и несколько дней прятала его в своей опочивальне. Спустя пару дней уж пропал. Как бы Агата не звала его, змея не отвечала на ее зов. Увидев ее слезы, слуги признались, что его обнаружила мачеха, но что случилось с ним дальше отказались говорить. Агата умоляла баронессу вернуть ей ужа, ведь тогда он казался ей единственным другом, но та была непреклонна, а затем и вовсе сказала, что приказала его убить.
— Если ты еще хоть раз посмеешь принести эту ползучую гадость в мой дом, то и с ней будет то же самое! — пригрозила мачеха, глядя сверху вниз на рыдавшую одиннадцатилетнюю Агату.
Если она думала так припугнуть падчерицу, то она фатально ошибалась. Сердце Агаты наполнилось не страхом, а злостью.
В один прекрасный летний день, когда отец был в отъезде, мачеха отправилась вместе с Вероникой в гости к соседям, а Агата сказалась больной и осталась в поместье.
Ей удалось незаметно от слуг и птичников набрать в старую скатерть целую кучу фернальего помета и перетащить ее в опочивальню мачехи. Там, порывшись в ее шкафах и сундуках, она нашла алое шелковое платье, убранное в неприметный сверток. Агата сразу догадалась, что это платье невесты, и, так как, за отца мачеха выходила в другом, то оно сохранилось еще с ее предыдущей свадьбы.
Разложив его на полу, Агата аккуратно вывалила на него ровным слоем помет. Сделав задуманное, она спряталась в шкаф. Ей хотелось своими глазами увидеть, как мачеха поведет себя, обнаружив безнадежно испорченное, да еще таким образом, платье.
Агата успела задремать, но, услышав шаги, встрепенулась и незаметно приоткрыла створку шкафа.
Баронесса стояла возле кучи помета, наваленного на шелковые алые одеяния, разложенные по полу. Ее спина сгорбилась, чего с ней никогда раньше не бывало. Подбородок мелко дрожал, а огромные глаза налились прозрачной влагой.
Упав на колени, она завыла, как смертельно раненное животное. Сперва, схватилась за голову, растрепав безупречную прическу, а затем и вовсе, наклонившись схватилась за тонкий шелк платья, не обращая внимания на то, что длинные белые пальцы испачкал помет.
Не выдержав, с присущей детям жестокостью, Агата расхохоталась и выпала из шкафа.
— Ты… Это все сделала ты! — прокричала мачеха, поворачиваясь к ней.
На шум уже прибежали служанки и испуганно стояли у дверей, заглядывая внутрь, но не решаясь войти.
— Да, я! — честно призналась Агата, поднимаясь на ноги. Теперь уже она смотрела на мачеху сверху вниз. — Вы все равно ничего мне за это не сделаете! Ведь, по обычаям, вы должны были сжечь ваше старое платье невесты. Так что, если попытаетесь наказать меня — я обо всем расскажу отцу.
Баронесса побледнела.
По обычаям Визерийской Империи, если вдова заново выходила замуж, то должна была уничтожить, оставшееся с прошлой свадьбы платье и хранить уже только новое.
Когда-то традиция предполагала, избавление от всего имущества, полученного в предыдущем браке, включая даже детей, но постепенно, обычаи смягчились и осталось одно лишь платье. Однако, сохранить его, до сих пор считалось оскорблением для мужа и позором для жены. Это могло привести даже к разводу, что вообще было неслыханным делом.
Спустя года, став взрослой девушкой, Агата куда лучше могла понять мачеху.
Подслушивая слуг, она узнала, что в восемнадцать лет юная баронесса сбежала из дома вместе с возлюбленным — юношей из очень знатного, но разорившегося и впавшего в опалу рода. Спустя несколько лет она вернулась в поместье с юношей, успевшим стать ее законным мужем и маленькой Вероникой. Сердце старого барона смягчилось за время разлуки и он принял ее вместе с супругом и дочерью.
Какое-то время они жили безоблачно и счастливо, пока муж баронессы не решился вложить все средства семьи в разработку серебряных шахт в Южных княжествах. Когда начался мятеж, они все потеряли, а муж баронессы, отправившись на Юг, чтобы хоть как-то поправить дела пропал без вести и вскоре был признан умершим.
В то же время, старый барон отравился случайно выпив воды из колодца, зараженного краснорогими лягушками. Он слег, и долго не мог даже подняться с постели.
Баронесса осталась одна, с маленькой дочерью и больным отцом на руках, без средств, окруженная кредиторами, грозившими отобрать у нее поместье. У нее не было тогда даже монет, чтобы платить слугам и в поместье остались только самые преданные люди, служившие ей, не требуя платы, но едва способные поддерживать хозяйство — так мало их было.
Кодрат Таноре казался спасением и единственной возможностью расплатиться с долгами и спасти поместье и доброе имя семьи.
Он тоже многое приобрел от их брака. Решить вопросы с кредиторами для него было гораздо дешевле, чем покупать схожие по площади и качеству земли, а отремонтировать поместье проще, чем строить новый дом. К тому же, женитьба на аристократке открывала для него те двери, которые
