перед своей матерью.
Грейсон подходит и обнимает меня. Я закрываю глаза от тепла, окутывающего меня, от его запаха, от него самого. Когда Грейсон пытается отстраниться, я притягиваю его руки ближе, вдруг почувствовав, что нуждаюсь в этом ещё хоть на минутку.
— Зачем тебе мои руки? — он шепчет мне на ухо. — Ведь я только что сказал, что они сделали больше плохого, чем хорошего.
— Не мне.
— Потому что ты влюбилась в меня, ты влюбилась в меня и во всё моё дерьмо. И даже несмотря на всё то, что я только что сказал, ты всё равно готова отдать мне своё сердце, не так ли, — хрипит он и целует меня за ушком. — Я здесь, чтобы забрать его. — Грейсон снова целует меня за ухом, сильнее. — Позволь мне его забрать.
Я опускаю голову, чтобы успокоиться.
Грейсон тоже опускает свою темноволосую голову и смотрит на мои пальцы на ногах. На каждом ногте написано по букве, идеально-синим на ярко-розовом, на обеих ногах, – ГРЕЙ ♥
— Красивые пальчики.
Я подгибаю их, пряча надписи в ворсе ковра.
— Я сделала педикюр. В лучшем салоне Сиэтла.
«Всё для тебя…» — думаю я тоскливо.
От его улыбки в животе запорхали бабочки, и я жалею, что у меня нет топора, чтобы можно было их буквально убить.
— То, что кто-то смог заставить тебя немного посидеть на твоей беспокойной маленькой заднице, чтобы сделать это, является свидетельством его способностей. — Грейсон смотрит на меня взглядом, который достигает самых потаённых закоулков души, и мой желудок начинает ощущать тяжесть от полной перегрузки эмоциями. — Или твоему умению убеждать, что тебе просто необходимо носить моё имя на своих ногах?
Грейсон опускается на колени, и я задерживаю дыхание, когда он берёт в руки ступню и целует палец.
— Грей, ты целуешь мою ногу, — говорю я тихим хриплым голосом.
— Там написано моё имя.
Когда я высвобождаю ногу, он глубоко-глубоко вздыхает и поднимается на ноги, – выше ста восьмидесяти сантиметров красивого лживого мужчины, – затем молча начинает рассовывать вещи, лежащие на кровати, по карманам чёрной куртки. Я смотрю в темноту, наблюдая, как Грейсон натягивает перчатки, у меня такое ощущение, что я только что потеряла невинность, которая уже никогда не будет восстановлена.
— У меня такое чувство, будто мой парень только что умер. И у меня никогда больше не будет Грейсона.
Если уж мой голос полон грусти, то он выглядит просто разбитым.
— У меня такое чувство, что мой псевдоним только что убил мою девочку. И она никогда не будет смотреть на меня так, как раньше.
Сейчас мы смотрим друг на друга так же, как и раньше. Только обычно мы улыбаемся.
Но на сей раз – нет.
«Уезжай домой, Мелани», – с горечью думаю я.
Грейсон осторожно делает шаг вперёд, а я вспоминаю, как он одержим моими глазами, и чувствую странную грусть, когда он обхватывает моё лицо ладонями, словно желая поцеловать, но вместо этого опускает руки.
— Я вернусь. Оставайся здесь со своей подругой до завтра и подумай, Мелани. Когда вернусь, я рискну позволить тебе посмотреть мне в глаза и сказать, что я тебе не нужен.
Я не знаю, что собирается делать Грейсон, но когда он пересекает комнату, чтобы уйти, меня переполняет калейдоскоп эмоций: ужас, похоть, любовь.
— Грейсон, поклянись мне, что никого не убьёшь! — молю я. — Поклянись, или нам больше не о чем будет говорить. Не о чем.
Пока я жду его ответ на мой импульсивный ультиматум, пульс бешено колотится в висках, в груди, в кончиках пальцев. Грейсон стоит у двери и тихо смеётся, потом достаёт что-то из куртки, вынимает из пистолета магазин, кладёт его на пол и распахивает дверь. Он не дал мне своего слова, но я ему верю.
Не знаю почему, но я ему верю.
Жду, пока Грейсон закроет за собой дверь, а потом срываюсь в страшную истерику.
21
СПИСОК
Грейсон
Эта цель оказалась лёгкой.
Я незаметно проскальзываю в тёмный дом и бужу его, ткнув кончиком своего ЗИГа прямо в висок. Мужчина испуганно вздрагивает, поднимается из постели. Трясясь, как флаг на ветру, открывает сейф и отдаёт деньги.
Вероятно, ему больше никогда не удастся спать спокойно.
Добро пожаловать в клуб, старина…
Но я больше об этом не думаю. Его имя вычеркнуто, сегодняшние бои прошли хорошо. Победа на ринге досталась Разрывному – и меня это вполне устраивает. Разрывной – это деньги, а в «Андеграунде» всё завязано на деньгах.
Но об этом я тоже не думаю.
Я думаю о своей принцессе. Интересно, она спит? Или хотя бы в половину мучается так же, как я. Сейчас шесть утра, я в больнице, сижу здесь и ненавижу то, что уже заранее всё знаю.
Ненавижу, что уже знаю, какие слова она скажет сегодня, когда я к ней приду.
Что я её не заслуживаю, что я лжец, мошенник, что я не тот мужчина, который ей нужен. И это, на хрен. Пожирает. Меня. Заживо.
Не могу спокойно оставаться на месте. Не могу перестать прокручивать в голове всё это дерьмо.
Я всю ночь просидел в больнице, наблюдая, как отец борется за каждый вздох.
Чувствую, что сам задыхаюсь, в лёгких застревает воздух. Я всегда понимал, какова моя жизнь и чего я хочу. Всё было предельно ясно.
Теперь же мне уже ничего не ясно, кроме того, что не могу представить себе и дня без Мелани. Если она меня отвергнет, я уже знаю, что стану одержимым. Что буду преследовать её. Что не смогу отпустить мою девочку. Я должен быть уверен, что она в безопасности, что Мелани пришла в себя, что она смеётся. Мне придётся увидеть, как к ней прикоснётся кто-то другой. Мужчина, которого она захочет – мужчина, которым не могу быть я. Сердце колотится в груди. И при одной только мысли, что кто-то кроме меня к ней прикоснётся, тело разрывает от бушующей внутри огненной бури.
Но я не буду Аидом, который утащил вместе с собой в ад свою Персефону.
Она не Персефона. Она Мелани Майерс Дин, и я её люблю.
Я выдыхаю и закрываю ладонями лицо, дрожа и пытаясь взять себя в руки.
Я болен, а она единственное лекарство.
Болен из-за неё, болен, как мой отец.
Я поднимаю глаза и вижу, что он почти не шевелится в постели, ровное
