чтобы он выглядел виноватым. Не достаточно, чтобы серьезно сократить то, что ты украл, но достаточно, чтобы мы знали, что Джош не экономил на зарплате.
— И я полагаю, ты думал, что Джинн избавит тебя от последней неувязки в Теннесси. Будет выглядеть так, будто Джош не успел отозвать заказ. Все улики исчезли бы. Меня бы не было. Джош взял бы вину на себя. А ты… что именно? На кой хрен тебе вообще нужны были эти деньги?
Это единственная часть, где Оран не может молчать. Его глаза сузились до щелей, а пожелтевшие зубы обнажились, когда он шипит:
— Я хотел их, потому что они мои. Это был мой долг.
— Как ты это понял? — спрашиваю я. Я знаю, что дядя Оран получает 50 % от прибыли юридической фирмы, что является огромной суммой денег. Вдвое больше, чем получают другие партнеры.
— Тебе платят много за управление этим местом.
— Мне вообще не должны платить! — кричит он.
— Доля в юридической фирме… Я должен получить половину империи! Или больше! Я старший сын, а не Фергус.
— Ты внебрачный сын, — холодно говорю я. Меня это никогда не волновало, но я злюсь на Орана и хочу причинить ему боль, если смогу, как он причинил боль мне. — Эта империя в десять раз больше, чем была при дедушке, благодаря моему отцу. Это он построил ее до сегодняшнего состояния. Ты этого не сделал. Ты не смог.
— Ты даже не представляешь, что я могу сделать, девочка, — шипит Оран.
Возможно, он прав. Потому что быстрее, чем я успеваю моргнуть, мне в лицо направляют пистолет.
Я насмехаюсь.
— Ты собираешься застрелить меня? Прямо здесь, в офисе? На этот раз тебе не на кого свалить вину. Убьешь меня, и мой отец выследит тебя, как собаку, и срежет плоть с твоих костей по унции за раз.
— Я не собираюсь тебя убивать, — усмехается Оран. — Ты убьешь себя сама.
Он тянется к своему столу и достает бутылочку с таблетками. Мой желудок сжимается, когда я читаю этикетку. Там написано: Риона Гриффин. Он получил рецепт на мое имя.
— Тебе не удастся дважды провернуть один и тот же трюк, — говорю я ему.
— Я не знаю… — говорит Оран. — Я не думаю, что кто-то верит, что ты счастлива, Риона. Не совсем. Что у тебя есть в жизни, кроме работы? Ничего.
Когда он задает этот вопрос, на одно дикое мгновение мой мозг отвечает: Рэйлан. Пока я не вспомнила, что у меня больше нет его. Он был у меня только на короткий миг. А потом я его бросила.
Оран откручивает крышку от бутылочки с таблетками и подталкивает ее ко мне. Он размахивает пистолетом перед моим лицом. Дуло выглядит таким же темным и пустым, как глаза дяди Орана.
Я не знаю, что это за таблетки, но это неважно. Я могу выблевать их потом. Пока что я должна притворяться, что сотрудничаю. Иначе он просто пристрелит меня.
Оран висит на волоске. Я серьезно недооценила отчаяние моего дяди.
Я пришла сюда, чтобы противостоять ему, думая, что он все еще тот человек, которого я знала. Я думала, что смогу его образумить. По крайней мере, я думала, что он поймет, что все кончено, он проиграл.
Я не понимала, сколько ненависти кипело под его кожей. Ненависть к моему отцу… и ко мне. Он никогда не любил меня. Он никогда не уважал меня. Он использовал меня, когда это было удобно. А когда я вставала на его пути, он пытался утопить меня, как крысу.
Я доверяла ему. Но он никогда не заслуживал этого доверия.
Рэйлан заслужил. Как бы я хотела крикнуть ему, как тогда, у амбара. Я бы хотела, чтобы он прилетел и спас меня. Но он в пятистах милях отсюда. Я провела весь этот чертов день, уезжая от него.
Мне придется спасаться самой, если я хочу выжить.
— Подними это, — рявкнул на меня Оран.
Я поднимаю бутылочку с таблетками. Она маленькая и легкая. Белые таблетки гремят внутри.
— Проглоти их, — шипит Оран.
Я вытряхиваю несколько таблеток на ладонь. Затем запиваю их глотком виски.
Часы тикают. Вероятно, у меня есть только тридцать минут или около того, прежде чем они начнут действовать.
— Прими их все, — приказывает Оран.
Наверное, не имеет значения, сколько я приму. Мне все равно придется выблевать их все. Или Оран застрелит меня, и тогда таблетки не будут иметь значения по совершенно другой причине.
Я проглатываю оставшиеся таблетки вместе с остатками виски.
Тик-так, тик-так.
— Что теперь? — говорю я Орану.
— Теперь ты пишешь предсмертную записку, — говорит он.
— Мне нужна бумага.
Оран роется в своем столе. Он достает лист плотной, кремовой пергаментной бумаги. Только лучшее для дяди Орана.
— Что ты хочешь, чтобы я написала? — говорю я.
Оран откидывает голову назад, глаза закрыты, он думает о том, что там должно быть написано. Я поднимаю его позолоченную ручку с подставки.
— Дорогая семья, — начинает он. — Мне очень жаль, что я так поступила с вами. Но я думаю, что так будет лучше. Мне так больно. Я просто не могу больше это выносить…
Он продолжает диктовать, а я пишу на бумаге всякую ерунду, делая вид, что записываю слово в слово. Его предложения драматичны и нелепы, совсем не то, что написала бы я. Не то чтобы я вообще что-то написала бы, потому что я никогда, блять, не покончу с собой. Кэл это знает, и Несса тоже. Что бы ни случилось, они не поверят в эту чушь.
— Подпиши это, любимая, Риона, — приказывает Оран.
Я нацарапала подпись, которая совсем не похожа на мою собственную.
— Это то, что ты хотел? — говорю я, откидываясь назад, чтобы он мог рассмотреть бумагу.
Оран опирается на стол, наклоняясь над страницей, чтобы он мог прочитать, что я написала. Я вижу, как его глаза сканируют, затем на его лице появляется гневный оттенок.
— Нет! — кричит он. — Это не…
Я хватаю нож для писем и вонзаю его в тыльную сторону его руки. Крошечный средневековый меч проходит через всю руку, пригвоздив ее к столу.
Оран завывает и замахивается пистолетом в мою сторону, но я хватаю его за запястье обеими руками и толкаю вверх. Он нажимает на курок и трижды стреляет в потолок. Штукатурная пыль сыпется нам на головы.
Я сильно топаю по его ноге своим ковбойским сапогом, а затем бью коленом ему в пах. Оран стонет и ругается.
Я вырываю пистолет из его руки.
Может, Оран и не был в ИРА, но
