сказать, недоумевают до сих пор. По средневековым поверьям ведьма могла читать «Отче наш», но только наоборот, то есть задом наперед — с конца к началу. Стоило Жанне правильно прочитать молитву и ряд обвинений отпал бы сам собой. Она этого не сделала. Вероятно, потому что ее так научили. А Жанна страдала излишней доверчивостью.
В принципе, кроме Парижского университета и его сторонников, никому не нужна была смерть Девственницы, но и на свободе Жанна всем мешала.
Поведение Жанны точно вписывалось в заранее определенные для этого рамки, если предположить, что «некто мудрейший в отличие от прочих» продолжал направлять ход событий. Обвинения, по которым ее могли осудить на длительное заключение, потихонечку подтверждались. Взять хотя бы историю с подписями Жанны. На процессе выяснилось, что у нашей героини было два рода подписи. Когда она подписывалась крестом, это означало лживость ее слов, необходимость исправления их смысла. Напротив, подписываясь кольцом, то есть кружком, она давала понять, что сказанное ею надлежит истолковывать буквально. Значит, крест был для нее символом лжи, а кольцо (оно, как правило, защищало того, кто предавался магии) было средством выражения истины. Возможно, Жанна вкладывала иной смысл в эти значки, но на процессе она не вдавалась в разъяснения по данному вопросу. И судьи сочли это отягчающим обстоятельством, подтверждающим колдовскую сущность Девственницы.
Процесс потихоньку двигался к своему завершению. Но материалов для вынесения сурового приговора было маловато. Суд попытался воздействовать на пленницу иными средствами. Ее проводили в специальную камеру, где все было готово к применению пыток. Угрожали сожжением и адскими муками. Использовать камеру на самом деле никто не собирался. Если бы собирались, то давно бы уже применили. Ведь инквизиция при обвинении кого-либо в колдовстве любой допрос сопровождала пытками. Так было положено, такие существовали правила. Считалось, что только под пытками человек говорит правду. К моменту вынесения приговора любой подследственный являл собой истерзанный, искалеченный полутруп. К Жанне же никаких пыток применять и не думали. Удивительно, не правда ли? Совершенно не согласуется с практикой инквизиции. А камера … Что камера? Так, попугали девушку немного и все. Мотивировали же отказ от применения пыток тем, что она осталась «полностью безразлична ко всем этим приготовлениям». Хотелось бы знать, есть ли еще в истории инквизиционных судов случаи, когда безразличие подсудимого к ожидающим его пыткам заставило бы судей эти пытки отменить? К тому же, Жанну могли заранее предупредить доброжелатели, что никакие пытки применены не будут, вот она и не беспокоилась или делала вид, что спокойна. Если этих рассуждений недостаточно, то можно вспомнить, что во время процесса Жанна неожиданно заболела и ее тюремщики, страшно перепугавшись, изо всех сил лечили свою пленницу. Еще бы. Ведь сам Генрих VI заявил к тому времени, что любит Жанну.
Вот только одна беда. Девственница неожиданно для всех дрогнула. Видимо, камера пыток и угрозы адских мук произвели все-таки нужное впечатление. Никто не ожидал подобного. Жанна начала вдруг менять свои показания. «Святые» Екатерина. Маргарита и архангел Михаил, бывшие до того в ее рассказах нормальных человеческих размеров, теперь превратились в крошечных и бесчисленных (так в те времена представляли себе бесов). Потом последовало признание в гордыне и отречение от нее. Затем — церемония отречения от своих верований и деяний, от мужской одежды и оружия на кладбище Сент-Уэн. Не это было нужно окружающим. Английской стороне требовалось тайно спасти Жанну и при этом сохранить ее образ как колдуньи. Карл VII желал и жизнь Девственнице спасти, и ореол «святой». Шли переговоры о выкупе. Рассматривались и другие варианты. Генрих VI готов был за деньги уступить Жанну в жены рыцарю Эмону де Маси, искренне влюбленному в нее. И лишь Парижский университет жаждал крови, оголтело требовал сжечь «еретичку». Последовавшие за тем события показывают, что люди, представлявшие вышеупомянутое заведение, готовы были идти до конца. Их не устраивало отречение Жанны, их устроило бы только аутодафе. Был нарушен строжайший приказ Анны Бургундской не прикасаться к Жанне, как к женщине. Объяснили это потом тем, что в платье, которое теперь носила Жанна вместо так любимой ею мужской одежды (и сшитое для нее Анной Бургундской), Девственница выглядела слишком соблазнительно. Наемники, охранявшие ее, попытались овладеть ею силой, хотя, по известным причинам, и не смогли. Сие безобразие продолжалось три ночи и три дня. Нашу героиню «отделали» так, что все «лицо у нее было истерзанное и покалеченное». А тут еще подставные лица предложили ей бежать. Жанна не выдержала: облачилась в мужскую одежду, которую перед судьями обязалась не носить более, и сделала попытку к бегству. Ее поймали. Враги в тайне потирали руки. Теперь ей не отвертеться. На процессе сразу было заявлено, что отречение Жанны на кладбище Сент-Уэн оказалось показным. Жанну объявили вероотступницей. Теперь и речи не могло быть о выкупе. Только тайное освобождение. Но какое?
Пьер Кошон и тут не сплоховал. Инквизиторский суд вынес приговор. Довольно странный в таких обстоятельствах. В позднейшей рукописи монсеньера Пьера Кошона (хранится в библиотеке Национального собрания) находим следующее воспроизведение приговора:
«… поскольку, как мы только что отметили, ты дерзновенно погрешила против Господа и его святой церкви, мы, судьи, чтобы ты могла предаться спасительному покаянию, со всем нашим милосердием и умеренностью осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечную тюрьму, хлеб страдания и воду тоски так, чтобы ты могла там оплакивать свои грехи и больше не совершала таких, которые пришлось бы оплакивать».
О костре, если читатель успел заметить, и речи нет. Жанна приходилась родной сестрой Карлу VII, теткой Генриху VI Плантагенету, сводной сестрой английской королеве, герцогу Орлеанскому, графу Дюнуа, кузиной через брачные связи герцогу Бедфорду и его жене, герцог Бургундский приходился Жанне деверем и пр., и пр., и пр… Таких лиц, как Девственница, состоящих в близком родстве, по крайней мере, с половиной высшей знати Англии и Франции, к сожжению на костре не присуждают. Отравить? Да. Подстроить несчастный случай? Да. Сгноить в темнице? Да. Но только не публичная казнь. Откуда же взялся костер? Ведь даже судьи приговорили Девственницу не к смерти, а к пожизненному заключению. Никто, скорее всего, не собирался держать Жанну взаперти всю ее жизнь. Не было нужды. А вот вывести ее из игры окончательно нужда была у всех. И костер — самая лучшая маскировка для этого. Иди потом, доказывай, кого сожгли на самом деле.
Кстати, протокол (то есть документы самого Руанского процесса в их подлинном виде) довольно быстро исчез. Пьер Кошон затратил шесть лет на то, что бы переписать их
