повалился прямо в костер, сраженный невесть откуда прилетевшей стрелою! Упал… Повалил от костра черный дым…
Вот тут-то и появились всадники, воронье на быстрых лихих конях! Со свистом налетели с наскока, выпуская на ходу тучи стрел!
– Половцы-ы-ы! – вскочив, закричал Путята.
Закричал и захрипел – вражеская стрела пронзила отроку горло!
И все же запела труба – выскочил из палатки Ермил.
– Тревога!
Правда, половцы уже пропали! Сгинули, растворились средь высоких голубых трав. Миг – и нет их, словно никогда и не было. Остались только два трупа да чадящий костер…
– Вытащите его, – Ермил настороженно повел арбалетом. Искал врагов, высматривал… увы, тщетно.
Отроки оттащили убитого от костра, положили рядом с Путятой. Тот уже не хрипел, захлебнувшись собственной кровью.
– Как же так? – опустив бесполезный самострел, захлопал глазами Глузд. – Как они пробрались? Ведь стража…
– Стража! – Ермил хлопнул себя по лбу и побежал к лошадям, стреноженным неподалеку. – Авраам! Неждан! Со мной! Проверим.
– Есть, господин сотник!
– Господин сотник! – подбежав, Глузд указал рукой. – Кто-то скачет!
– Снова половцы? – помотал палицей здоровяк Авраам. – Ужо на этот раз не уйдут! Да я посейчас их…
– Уймись, друже, – десятник Ермил напряженно привстал в стременах, присмотрелся. – Похоже, только один.
– Да, один… – прищурился Глузд. – Так это ж Трофиме!
Трофим вместе с Велькой и еще двоими отроками как раз и были сейчас в карауле – «в стороже».
– Тревога, братцы! – доскакав до своих, отрок взвил коня на дыбы, золотом сверкнула в вечернем солнце кольчуга. – Половцы… Вражины… Прорвались… Сейчас будут здесь!
– Уже были, – с горечью махнул рукою десятник. – Вон…
Все дружно оглянулись на трупы…
– Значит, опоздал… – Трофим шмыгнул носом.
Вздохнув, Ермил вскинул глаза:
– А как у вас?
– Двое убиты. Овруч и Звенислав. Велимудр-десятник меня послал – вестником. Сам остался…
– Господи… Еще двое!
– И сколько нас теперь? Тринадцать, – печально подытожил Глузд. – Из этого числа – две девы…
– А сотника ты что же не посчитал? – Ермил покусал губу, со злобой взглянул на парня.
Тот смущенно опустил голову:
– Ну это… его ведь с нами нет.
– Нет, так будет! – спешившись, яростно выкрикнул десятник. – Верно, парни?
– Так, Ермиле… – пряча ухмылку, Неждан положил руку ему на плечо. – Так. Мы еще дождемся своего командира.
Трофим поспешно перекрестился:
– Дай-то Господь!
– Отойдем… – Ермил никогда не забывал предупреждение сотника о секретности. Хоть и свои кругом, а… Где-то кто-то что-нибудь невзначай ляпнет без злого умысла. Как говорил боярич, «лучше перебдеть, чем недоспать». Вот и сейчас…
Взяв Трофима под руку, десятник отвел его в сторонку и внимательно посмотрел прямо в глаза:
– Рассказывай! Как там все вышло?
– Мыслю, Звенислав пропустил… Вовремя не заметил. С его стороны вражины и появились. И сразу – стрелы! Звениславу – в горло, Овручу – в левый глаз. Метко бьют, гады ползучие! Коли б не бармица – и мне бы не повезло…
– Звенислав, говоришь…
– Ну да, он. Не доглядел. Сам же и пострадал первый.
– Ладно, пусть так…
Ермил выглядел сейчас мрачнее тучи, узкое лицо его, и без того смуглое, еще больше почернело… Парень корил себя – он же нынче за командира, а значит, в ответе за всех! Это ж надо, потерять за один день четверых! Да что там за день – за час… Еще к воеводе с докладом. Однако не так страшен воевода, как собственная совесть. Где-то все же не доглядел он. Хотя, казалось бы, Велимудр да тот же Трофим – воины опытные, Велька – даже десятник. Здислав с Овручем, да, молодые… Однако не первогодки же!
Тогда как же так вышло? Что не предусмотрели?
Подумав, Ермил своей командирской властью сменил караул, отправил на замену троих во главе с Нежданом. Вельку – старшего в «секрете» – тоже нужно было расспросить. Да похоронить убитых. Сразу четверых… Позвать священника, отца Николая…
– Да не знаю я, как так вышло! – спрыгнув с коня, Велимудр выругался и смачно сплюнул, вытерев со скулы кровь.
– Ты ранен, что ли? – насторожился Ермил.
– Да так… На излете стрела поцарапала.
– Хорошо – не отравлена.
– Да лучше было самому помереть! – истово воскликнул рыжий. – Теперь-то уж я виноватый. Я же – старший, да.
Ермил нехорошо усмехнулся:
– А убили б тебя – так был бы не виноват? Неет, Веля, все равно бы вина на тебе осталась. Как говорит господин сотник, на то наша такая доля – командирская.
– Что там… девы-то не вернулись еще?
– Нет… Но ждем. Половцы вот двоих убили…
– Да я вижу… – рыжий махнул рукой и нервно пригладил вихры. – Узвар, Путята… Мои еще – Звенислав с Овручем. Эх, парни-парни… Хорошо, Трофим жив…
– Говорят, Звенислав пропустил? – негромко поинтересовался Ермил.
– Похоже, что так… – Велимудр задумчиво скривился. – Одному в горло стрела, второму в глаз… Что и говорить – метко!
– Метко… – тихо повторил Ермил. – Я так мыслю – стрелы ведь не издалека прилетели?
– Вблизи! Едва вытащил! Ну… – рыжий ненадолго задумался… – Шагов с пятнадцати били… Если не с десяти!
– Во-от! – смуглоликий десятник поднял вверх указательный палец. – А как враги смогли так близко подойти? Парни твои ведь не дети – воины.
– Да черт его… Постой… Мне показалось… – Велька прикрыл глаза, старательно припоминая что-то, по его мнению, весьма важное, что могло бы все объяснить… – Показалось, будто кто-то крикнул, отрывисто так… Будто знал тайное слово! Ну да! Сначала кречет закричал где-то рядом, а потом и слово… Точно! Путивль! Так и крикнули…
– Так ли? Не послышалось?
– Может, и послышалось… Только в ответ Звенислав тоже ведь что-то крикнул. Я так думаю – отзыв… Но точно не скажу – далековато было.
– Если это так… Откуда враги узнали? – задумчиво протянул Ермил.
Больше он ничего не сказал, погруженный в собственные мысли. И мысли эти были мрачные, словно беспросветный, с непроглядными дождевыми тучами день. Коли половцы знали тайное слово, это значило только одно: среди своих – предатель! Среди одиннадцати человек ратнинской ватаги, остававшихся в воеводском лагере.
Докладывать о своих предположениях воеводе Ермил не стал – решил пока сам во всем разобраться. Тем более что он не переставал искренне надеяться на скорое возвращение сотника Михайлы Фролыча. Добровоя ведь сказала, что найдет – значит, найдет. Уж кто-кто, а эта девушка слов на ветер не бросает!
Воевода же, Федор Анисимович Охрятьев, тоже нынче раздумывал в своем шатре, и мысли его были еще более мрачными, нежели у юного ратнинского десятника со смуглым лицом и отважным сердцем.
Сидел воевода, выгнав из шатра всех слуг, из-за наступившей жуткой жары в одних портах да рубахе. Обливался потом, непрестанно пил квас и в
