позвали, она наверняка согласится. Вот Юля пусть совестью и будет.
— Серьезно? Юля? Нет, она скорее моим заместителем в роли палача выступит! Ты там нужна. Ты не то чтобы жалеешь этих мучнистых червей, просто…
— Просто не считаю их мучнистыми червями, — усмехнулась Ника.
Определенная доля истины в его рассуждениях была. Юля ожесточилась после того случая с Майей… Ника надеялась, что это временно, просто реакция на стресс, а потом все пройдет само собой. Однако ничего не изменилось, и хотя Юля не болтала об этом, чувствовалось, что для себя она провела окончательную границу между замгаринщиками и нормальными людьми.
Ну а Макс… Макс будет в Комитете таким же, как на этих похоронах. Вежливым, корректным, но не чувствующим никакой симпатии.
— Тебе не кажется, что мы зашли слишком далеко? — тихо спросила она, глядя не на своего спутника, а на могилы по обе стороны дороги. — Так далеко, что и сами потеряли нечто важное.
— В смысле?
— Ну вот представь… Стоят друг рядом с другом два храма. Абсолютно одинаковые, но в одном служат Добру, а в другом — Злу. И вот те, которые за Добро, ощущают себя более правыми, что ли, потому что Зло представляют действительно мерзкие ребята, которые успели им здорово насолить. Они решают покончить со Злом раз и навсегда. Чтобы избавиться от своих заклятых врагов, служители Добра поджигают храм Зла. Храм загорелся так быстро, что очень скоро стало ясно: это конец, здание не спасти, и многие служители Зла погибли внутри. Окрыленные успехом, представители Добра начали праздновать победу, им и в голову не приходило тушить пожар. Зачем тушить то, что они и начали? Огню же хотелось гореть подольше, не важно, как, и он перекинулся на соседний храм. Так что храм Добра сгорел точно так же, как и храм Зла, потому что это было позволено. Метафора ясна?
— Яснее некуда, и хотя я с тобой не согласен, за креативный подход — большой плюс.
— Все-таки не согласен?
— Я не думаю, что мы начали уподобляться им, — покачал головой Макс. — Но я совсем не против того, что ты так думаешь. Еще раз, нам нужен человек с другой точкой зрения.
— Я боюсь, ты рано или поздно возненавидишь меня за это…
— Я? Тебя? Себя — и то раньше! Ника, я не говорю, что я всегда буду на твоей стороне в Комитете. Но, во-первых, я всегда буду уважать твою позицию. Ну и потом, я не позволю этому сказаться на отношениях между нами. Работа есть работа, она никогда не будет для меня на первом месте. Ну? Что скажешь?
* * *
Для себя Даша решила, что она просто ничего не понимает в политике. Так ей проще было справляться с хаосом, который развернулся вокруг нее.
В ее квартале все о чем-то беспокоились — с тех самых пор, как Марина Сулина оказалась предательницей. Вот ведь стерва, а казалась такой хорошей, такие правильные вещи говорила! Даша злилась на нее тогда, потом перестала.
Злость вообще стала очень интересной штукой. Она появлялась вспышками, настолько яркими, что они сводили с ума и полностью овладевали Дашей, определяя все ее решения. Но потом вспышка проходила, и вот уже Даша могла переключиться на что-нибудь другое, совершенно мирное.
Ей было хорошо и спокойно, вот что главное. Она больше не нуждалась в других людях, ее вполне устраивало быть частью сообщества. С тех пор, как умер Боря, она жила в квартире одна. Большую часть свободного времени Даша сидела неподвижно, не думая даже, ей нравился этот абсолютный покой — здесь и сейчас. Если ей давали задание, она его выполняла, а потом возвращалась к этому сонному, но такому умиротворяющему состоянию.
Так что у нее не было никаких вопросов к внешнему миру, зато у мира вдруг появились вопросы к ней. С Дашей все чаще беседовали ассистенты Аллы Юговой — расспрашивали о прошлом, интересовались планами. Алла, похоже, метила на место Марины Сулиной, однако Даша в упор не понимала, как лично ее к этому приплели. Ей было все равно. Она отвечала на заданные вопросы честно, потому что ей было лень врать.
Им эти ответы нравились. Ей сказали, что скоро к ней в гости пожалует сама Алла — поговорить «о важном». Даша просто кивнула. Важного в ее жизни больше не было… кроме самой жизни.
Так что когда в ее дверь позвонили, она думала, что это тот самый почетный визит. Однако на пороге ее квартиры стояли двое рослых мужчин — бритых налысо, но все равно подозрительно похожих на пастов. Такие на Аллу никогда не работали, от ее имени переговоры вели молодые девочки с вкрадчивыми голосами и добрыми улыбками. А эти двое действовали нагло и топорно.
— С нами поедешь, — сказал один из них, хватая Дашу за локоть.
— Сейчас же! — добавил второй.
Сопротивляться она не пыталась, знала, что не получится. Да и потом, ее внутреннее безразличие не признавало борьбу как таковую. Даша только спросила:
— Куда мы едем?
— К Марату.
— А зачем?
С Маратом Ковальчуком у нее не было ничего общего, она и видела-то его всего пару раз, издалека.
— Он тебе жизнь спасает, дура! — неожиданно заявил один из незнакомцев.
Вот теперь Даша окончательно запуталась.
— Но моей жизни ничего не угрожает!
— Это ты так думаешь. Тебе кажется, что Алла Югова случайно начала тобой интересоваться? Это ведь она готовила покушение на Сулину, пусть и спихнула все это в итоге на Марата. Теперь она готовилась убить тебя. Марат узнал об этом и решил помочь тебе.
— Я все равно не понимаю, зачем я ей нужна.
Детина, тянувший ее за собой, посмотрел на нее как-то странно:
— Ты и правда не догоняешь?
— Нет.
— Тогда тебе и не надо.
Даша только плечами пожала. Она сомневалась, что минут через десять ей все еще будет любопытно. Если Ковальчук и Алла затеяли какую-то свою игру — пожалуйста, без разницы. Ее такие забавы давно уже не волновали.
* * *
Порой сдержать раздражение было трудно — но необходимо. Юля чувствовала: она должна провести «Акт о включении в сообщество», обязательно! Потому что иначе «Белый свет» еще может вернуться, этой гадюке перебили хребет, и все равно она жива…
Изначально Юля пыталась одобрить в Комитете закон о поголовной вакцинации детей до восемнадцати. Однако это предложение встретило решительный отпор у группы добряков во главе с Никой Михеевой. Ника тогда целую речь толкнула! Забыла уже, что стало с ее сестрой, что ли?
Но нет, Нике хотелось
