глиняных хижинах под Гюмри, как едут по персидской дороге русские казаки, как собирают мёртвых по частям — то обнаружишь Персию восемнадцатого года и командира конной батареей в ассирийских войсках в Северной Персии Лазаря Зервандова, что уходит со своим народом на юг, к Багдаду.
Война в Персии похожа — потому что на ней одинаково низко ценится человеческий матерьял. Эта оценка не зависит от того, какой век на дворе — девятнадцатый или двадцатый.
Гюмри теперь снова называется Гюмри, а известен он был как Ленинакан. Там и раньше строили странно — это оборачивается бедой при землетрясениях.
И южнее тоже самое. Шкловский писал про те дома так: "Я видал много разрушения. Видал сожженные галицийские села и дома, обращенные чуть ли в непрерывную дробь, но вид персидских развалин был нов для меня.
Когда с дома, построенного из глины с соломой, снимают крышу, дом обращается просто в кучу глины".
Сентиментальное путешествие Шкловского оборачивалось грибоедовской дорогой.
Среди финального перечисления примет времени на последней странице "Сентиментального путешествия" есть история про гробы. "С нами шел вагон с гробами, и на гробах было написано смоляной скорописью: «Гробы обратно»".
Когда Пушкин путешествует, приближаясь к линии фронта, ему навстречу едет гроб. И мы знаем уже, что это гроб Грибоеда.
Грибоед едет обратно.
Всё в литературе связано.
Извините, если кого обидел.
14 мая 2011
История про шорты и бурление общественной жизни
Какой-то странный хмурый день.
Я с утра отчего-то наткнулся на интернет-телевидение, а именно короткую передачу "Шорты Быкова", хотя конечно это "short" имеется в виду. Там Дмитрий Львович говорил о Гришковце — на это ещё наложилось то, что я вчера отчего-то посмотрел в обычном, не интернет, телевизоре, как дети задают вопросы Гришковцу.
Это был очень странный опыт — возвращение Гришковца.
Я-то думал, что эту тему я от себя отставил, но рассуждение моё было даже не в этом, а в том, как мы говорим о живущих людях, наших современниках, даже — как мы говорим о знакомых.
Читая сейчас огромное количество мемуаров, я сталкиваюсь с проблемой злословия, которое мы часто разделяем с давно умершим мемуаристом.
Так вот случай Быкова очень странный, совершенно иной. Сначала я подсмотрел, как он хвалит журналистку Радулову, за то, что ей невозможно не сопереживать, а потом Гришковца, за то, что он талантлив.
То есть, это была такая Надежда Мандельштам наоборот.
Ладно, Радулова, давно ставшая символом скрытой и открытой рекламы мне сейчас не очень интересна. Может, в ней скрыты какие-то тайны души — но это как я обычно вспоминаю анекдот о человеке, который жаловался, что ему в окно показывают голые жопы. Когда пришла комиссия, он объяснил, что если залезть на шкаф, вытянуть шею в форточку, то там можно увидеть окошко банной раздевалки, и это его волнует.
Случай условной "радуловой" мне представляется простым — то есть это несложная провокация. Нужно написать простой текст с простым посылом, мужики — сволочи, эсэсовская форма красивая, а красноармейская — нет, девушке нужно дарить бриллианты и всё такое. Это канализирует общественные эмоции, и сотни человек будут до хрипоты спорить, заслуживают ли современные девушки эсэсовской формы и все ли мужики носят брюлики. А счётчик стучит-стучит, — как пел в забытой ныне песне Юрий Визбор. Монетизация этого движения напоминает строительство гидроэлектростанций — выговаривание народной массы производит электрические, электронные деньги.
Вот случай Гришковца не так прост. Дело-то в том, что не нужно быть старожилом Живого Журнала, чтобы помнить, что с ним случилось.
И когда любезный моему сердцу Дмитрий Львович (мы все ещё будем писать мемуары о том, как гуляли по Тверскому бульвару и увидели, как Быков шёл навстречу, остановился, записал что-то в книжечку, и побежал дальше: "Ах, как жаль, что "Нигде кроме как в "Моссельпроме" читает Михаил Ефремов")) говорит, что Гришковец — удивительно талантлив и пишет всё лучше и лучше, тут Бог ему судья. Мне сомнительна мысль, что Гришковец пришёл в Сеть для того, чтобы исследовать странную межеумочную прослойку его ровесников. Сомнителен, да. Но я, может, чего-то не знаю.
Но вот когда мне рассказывают, что вот Пушкина с "Борисом Годуновым" тоже не поняли, скоты, лучшую русскую пьесу не приняли, а вот Гришковец… Тут бы я поостерёгся.
То есть, там ещё выходило, что автор раним, и толпа травит его.
Но, сдаётся мне, фигурант этой истории словил народное веселье за то, что был глуп и напыщен. Это событие вовсе не "совершенно идиотское, случившееся на пустом месте, когда он чисто стилистически отмежевался от "Квартета И". Но ведь дело в том, что "Квартет И", являясь абсолютно эстрадным занятием, сейчас сильно эволюционирует от театра в сторону "Прожектора Пэрисхилтон", и поэтому Гришковец имел моральное право на такое жёсткое замечание".
Это совсем не так, и кэш Яндекса в том порукой.
Я бы мог ещё анализировать всю эту новую искренность, но вспомнил, что это сделал уже полгода назад.
Это всё не так интересно, как наш механизм высказывания о других людях. То, как мы говорим о людях публично — не о врагах, которых можно ругать без оглядки, а вот о людях, с которыми мы встречаемся, с которыми мы знакомы. Можно остро (мы все остряки) говорить о бойцах вражеских литературных группировок, как это бывало в двадцатые годы прошлого века. Но никаких группировок теперь нет, увы.
Но вот как говорить о тех людях, с которыми сдвинул рюмки. Выискивать положительные стороны? Вытянув шею, взгромоздиться на шкаф, чтобы увидеть что-то невыразимо прекрасное?
О, как мы умеем вытягивать шеи! Как мы умеем всмотреться в талантливое, даже если этого не существует — человек-то неплохой, что там.
Это-то мне и интереснее всего — механизм похвалы, когда объект находится в "серой зоне".
Извините, если кого обидел.
15 мая 2011
История про эсэров, стог сена и работу о сюжетосложении
Была в России партия, и партию эту звали «социалисты-революционеры».
И это была великая партия.
Создали её в 1901 году, и была она самой знаменитой революционной партией — прежде всего потому, что члены её боевой организации взорвали несметное по тем временам количество важных людей императорской России.
Потом она стала известна скандалами и провокаторами, но в семнадцатом году, на выборах в Учредительное собрание она получила больше всех голосов. Восемнадцать миллионов человек голосовали за эсеров.
Миллион членов был в этой партии летом семнадцатого года.
И вдуг все
