Фокс… Два лучших оратора, а говорят совсем по-разному.
«Питт был, скорее, возвышенным, чем серьезным. Фокс сохранял серьезность и в словах, и в манерах. За речами Фокса было трудно следить, но ты всегда помнил, о чем он говорил. Питта слушать легко и приятно, но вспомнить, что именно тебя так восхитило, крайне затруднительно».
Слова одного из парламентских репортеров. Однако у Питта перед Фоксом было одно несомненное преимущество. Питт выстраивал свои речи так, что, по мнению современника, «в конце с ним невозможно было не согласиться». Да, Питт умел убеждать как никто. И пока Питт призывал не доверять Бонапарту, все призывы Фокса к заключению мира с Францией звучали не слишком весомо. Но в марте 1801 года Питт ушел в отставку…
Премьером стал Генри Аддингтон. Именно он и подпишет мирный договор с Францией. Сделает то, за что так горячо ратовал Фокс. А что же сам Фокс? Он занимал и будет занимать разные должности в правительстве, но… Странный он человек, Чарльз Джеймс Фокс. Ему, похоже, больше нравилось быть «вечным оппозиционером». Запомнится Фокс в том числе и тем, что он – едва ли не единственный из видных британских политиков той поры, с которым Наполеон не только встречался, но и подолгу беседовал. С точки зрения понимания «представлений о мире» – очень поучительные разговоры.
Аддингтон не только стремился к миру, но и начал проводить что-то вроде демилитаризации. Сократил численность армии, решил сделать нечто подобное и с флотом. «Навести порядок» поручили первому лорду Адмиралтейства. Хорошо знакомый нам лорд Сент-Винсент столь рьяно взялся за дело, что чуть не парализовал работу судоверфей. И это – боевой адмирал!
Питт Младший был в шоке от происходящего. Он практически перестал посещать заседания парламента. Жил в своем доме в Холвуде, потреблял «ежедневную норму» в 5–6 бутылок кларета, мадеры и портвейна, и лишь камердинер, укладывавший его спать, слышал, как Питт повторял: «Какая глупость! Какая глупость…»
…Они хотели мира! Франкофилы в элите (а их немало), многие политики, но главное – сама идея мира стала необыкновенно популярной в стране. Может, устали воевать? Хотя не особо-то они и воевали. Ничего, скоро воевать придется серьезно. Прав окажется Питт Младший.
В начале октября 1801 года подписано предварительное соглашение. «Мой дорогой отец! Прелиминарные условия впервые дошли до нас из французских газет… Адъютант Буонапарте (Лористон. – М. К.) осмелился высадиться в Англии, и, позор для нас, простонародье несло его по улицам Лондона на руках. Я счастлив, что меня в тот момент не было в городе».
Лорд Фитцхаррис – лорду Мальмсбери. Друзья Питта возмущены, поклонники Фокса рады необыкновенно. Миру радовалось не только простонародье. Промышленники, коммерсанты – все воодушевлены. Перспективы!
25 марта 1802 года в Амьене подписан мирный договор. Один из ближайших соратников Питта Младшего, Уильям Уиндхэм, выступил в Палате общин. «Я здесь, видимо, единственный скорбящий посреди всеобщего воодушевления… Мои достопочтенные друзья, подписывая этот мир, вы подписываете смертный приговор своей стране…» Чуть позже тот же Уиндхэм скажет про Амьенский мир, что «каждый ему рад, но никто – не гордится».
Гордиться там и правда было особо нечем. Стороны пошли на уступки друг другу, но многие из них, что называется, чреваты. Мальта, Египет… Договоренности такие непрочные, искушение нарушить их столь сильное…
«Зыбкий». Это слово очень часто употребляют для характеристики Амьенского мира. Он именно такой. Но, повторим, радовались многие. И в Англии, и еще больше – во Франции.
Французов-то можно понять. Уж они, в отличие от англичан, навоевались всласть. Первый консул подарил им мир! Лаура Жюно, будущая герцогиня д’Абрантес, напишет: «Слава Наполеона в то время, конечно, была неизмерима; ничто не смущает чистоты этих светлых лучей. Первый консул, извлекший за несколько месяцев Францию из бездны, в которую ее ввергла Директория, кажется мне колоссом, удивительным во всех частях своих… Все предприятия первого консула предназначались тогда единственно к славе, спокойствию и счастью Франции».
Миротворец! Бонапарт?! К чести Наполеона следует сказать, что сам он в «мирное небо» не особо верил, хотя всегда любил про него говорить. И даже из таких разговоров многое можно понять.
Вот его горячий поклонник Чарльз Фокс приезжает в Париж. Первый консул, разумеется, принял его. Что-что, а производить впечатление он умел. Когда хотел, конечно.
«О, мистер Фокс! Весьма рад! Давно хотел вас увидеть. Восхищался вами как оратором и другом Франции. Знаю, что вы всегда выступали в защиту мира… Этот мир необходим двум великим европейским нациям. Чего нам бояться? Мы должны понимать и ценить друг друга. В вас, мистер Фокс, я вижу государственного деятеля, который является истинным сторонником мира».
Фокс польщен. Зная об увлечении Бонапарта историей, он говорит первому консулу, что работает над книгой о Стюартах. Бонапарт сразу делает широкий жест – все национальные архивы Франции в вашем распоряжении. И тут же, без всякого перехода, вспоминает о недавнем (24 декабря 1800 года. – М. К.) покушении на его жизнь.
Не просто вспоминает, а намекает на то, что англичане имеют прямое отношение к взрыву «адской машины» на улице Сен-Никез. Сначала намекает, а потом и вовсе обвиняет в этом Питта и Уиндхэма. Фокс слегка оторопел и стал уверять Бонапарта в том, что такого рода «тайные операции» совсем не в стиле англичан.
«Вы просто не знаете Питта! – Я?! Поверьте, я знаю его достаточно хорошо и уверен, что он на такое неспособен». На этом беседа закончилась. Очень показательно, не так ли? Фокс, может, и знал Питта, но Бонапарта – нет, хотя и остался при своем мнении.
Совсем не знавшие Бонапарта англичане тем временем буквально хлынули в Париж. Истосковались по красивой жизни, понятное дело. Театры и рестораны забиты англичанами! Недолгим будет наслаждение парижским шиком…
Адмирал Нельсон и во Францию не собирался, и в «миролюбивость» французов не верил ни секунды. В этом смысле он даже более последователен, чем Питт Младший. «Меня очень разочаровал тот факт, что наши военные и даже некоторые моряки так обрадовались миру. Радость фабрикантов более уместна, ведь они получат новые рынки для своих товаров, но моряки и солдаты должны были сказать: “Да, наступил мир, и мы сложили оружие, но, если французы забудутся, мы будем готовы взять его снова”. Есть радость мужественная, а есть безрассудная. Так вот, наша страна, похоже, радуется не рассуждая…»
Самое интересное. Пока все «готовились к миру», Нельсон не просто готовился к войне. Он, можно сказать, провел что-то вроде разведки, причем именно там, где вскоре появится реальная угроза.
Мирный договор еще не заключен, общественность, вот ведь
