ему подарила Быстрая Рыбка. Погладил пальцами вырезанное по кости изображение: богиня в халате с длинными рукавами и остроконечном колпаке в одной руке держит растение, а другую поднесла ко рту. На кол насажен лошадиный череп.
Что ждет его в Херсонесе?.. Когда теперь он увидит мать, родные степи, и увидит ли? Сможет ли простить себя за то, что не спас тогда язаматку, дав волю гневу? Простит ли его богиня, он ведь так и не принес ей человеческую жертву.
Орпата пробормотал: "На все воля Табити… Апи".
Затем начал спускаться к виноградникам.
5
В конце скирофориона, после того как объединенные войска боспорских полисов заняли Фанагорию, Спарток предложил Миртии выйти за него замуж. Конечно, элевтера согласилась. Она просто не чувствовала под собой ног от счастья.
Оба знали, что у одриса во Фракии остались жена и сын, но Спарток не захотел это обсуждать, сказав лишь, что женился по фракийским обычаям, которые не приняты на Боспоре.
Филопатра ходила довольная и умиротворенная: все-таки ее замысел удался, так что теперь о будущем фиаса Афродиты можно не беспокоиться. Лучше бы, конечно, дождаться гамелиона[231], когда на Боспоре принято справлять свадьбы, но народная мудрость гласит, что железо надо ковать, пока горячо.
После смерти подлой Хрисарии лидерство среди религиозной общественности Пантикапея перешло к Филопатре. Разумеется, фиас Аполлона Врача занимал в городе главенствующее положение, все-таки его отец — Спарток — носил тиару синагога самой мощной и влиятельной амфиктионии на Боспоре.
Но он был мужчиной, а она — женщиной, к тому же мудрой и опытной, то есть непревзойденным творцом и исполнителем изощренных политических комбинаций.
Из экономии, чтобы не украшать город дважды, Спарток решил совместить свадьбу с Малыми Панафинеями[232]. Филопатра согласилась, понимая, что деньги лучше потратить на восстановление разоренных городов — Фанагории, Китея и Парфения. Тем более что эти дни как раз приходятся на полнолуние, поэтому будут благоприятными для свадебной церемонии.
До праздника оставался всего месяц. За это время предстояло закупить все необходимое, а также подготовиться к атлетическим и музыкальным агонам. С хоры потянулись повозки с зерном, в гавань заходили лембы, груженные маслом для светильников, ритуальной утварью, благовониями. Отары овец и стада комолых[233] боспорских быков поднимали на дорогах пыль, направляясь в Пантикапей.
Простые люди запасали дары по средствам: вязанки дров из белого тополя, миниатюрные глиняные алтарики, домотканые коврики. Женщины ссыпали из амфор в жернова хранимую до особого случая пшеницу лучшего сорта, чтобы намолоть муки для печенья.
Зажиточные горожане заказывали у ремесленников бронзовые изображения бычьего черепа, парадное оружие, покупали у ювелиров серебряные статуэтки Афины, чаши и треножники с выбитыми на них именами дарителей, золотые венки, ожерелья, пояса…
Каменщики нарубили плит из гранита, песчаника, ракушечника, даже из привозного мрамора, и теперь не знали, как отбиться от желающих заказать стелу с дарственной надписью Афине или посвятительным рельефом. Статуи богини ждали в пастадах скульпторов своих покупателей.
Гончары сбились с ног, таская из ям глину для изготовления ваз и сосудов для возлияний. Один такой праздник мог прокормить семью в течение нескольких месяцев, поэтому работали все, включая стариков и детей.
Наступил день рождения Афины.
Снова с окраин города потянулись к акрополю толпы горожан. Снова звучали музыка, гимны, сотни людей отплясывали на вымостке. В толпе были даже всадники и конные колесницы.
Адепты Диониса исполняли под звуки тимпанов разнузданные танцы. Менады и фиады в коротких хитонах высоко выбрасывали ноги, сладострастно оголяли грудь и бедра. Откровенные позы и жесты жриц вызывали восторг у мужчин, но искреннее негодование у женщин.
От них не отставали почитательницы Деметры и Артемиды. Одни кружились с корзинками ранних персиков. Другие водрузили на головы замысловатые калафы с вплетенными в них колосьями. То и дело шествие останавливалось из-за стихийно возникающих хороводов.
Центр процессии украшал деревянный корабль, на колесах и под парусом, на котором были изображены сцены борьбы олимпийцев с гигантами.
Делегации боспорских полисов по очереди возложили к алтарю Афины полную паноплию гоплита как знак военнополитической связи с Пантикапеем.
После жертвоприношения скота и возлияния вина жрецы приступили к сжиганию даров, предназначенных для наслаждения богини: домашней выпечки, напитков, мяса, плодов…
Матери и отцы фиасов в сопровождении помощников собирали оставленные дарителями на ступенях храмов украшения, изящные сосуды для возлияний, оружие, чтобы разложить у пьедестала статуи или повесить на стены святилища.
Над акрополем разносился аромат благовоний.
Во второй половине дня в театре прошли состязания музыкантов — кифародов, авлетов, затем выступления хоров и рапсодов, исполнявших произведения Гомера.
Вечер Спарток и архонты посвятили приему послов в булевтерии. После официального торжества семейные горожане разошлись по домам, чтобы насладиться застольем в кругу родственников и друзей. Холостые мужчины отправились на симпосии, где надеялись прилично выпить, а затем забыться в объятиях флейтисток.
Второй день прошел в гераклическом воодушевлении. Он начался с забега факелоносцев, причем атлеты пробежали очень трудную эстафету вверх по горе из порта до акрополя. Факелы они зажгли от огня на алтаре Ахилла Понтарха.
В гимнасии состоялся пентатлон, а на стадионе прошли конные состязания и торжественный проезд квадриг, во время которого свое искусство показали наездники-акробаты на колеснице.
Перед закатом в театре горожане с удовольствием наблюдали за исполнением зажигательного пиррихия, после чего агонотеты вручили победителям соревнований призы и ценные подарки.
Фиас Афродиты вечером собрался в храме.
Филопатра произнесла перед элевтерами, гиеродулами и знатными донаторами речь, в которой поблагодарила их за беззаветную любовь к богине. Мать фиаса закончила выступление обращением к Миртии, назвав ее своей преемницей. После этого передала меотке массивный золотой перстень с геммой в виде бюста Афродиты и золотую чашу для возлияний.
Элевтеры украсили голову Миртии диадемой из золотых миртовых листьев, поднесли букеты роз, а затем открыли клетки с голубями. Меотка рыдала от счастья, не стесняясь слез.
Филопатра плакала вместе с ней, но не из-за торжественности момента, а скорее от тоски по утраченной молодости. В ответной речи один из наиболее богатых и уважаемых адептов попросил жрицу принять в знак признания ее заслуг перед фиасом сумму денег, которая обеспечит ей безбедное
