Опять же Софья Афанасьевна в процессе игры просила меня в записке быть в ту ночь рядом с ее братом. Тому, по ее словам, нездоровилось от нервов из-за истории с Ефимовым. Ну, думаю, вырисовывается отличный предлог для охраны его от внешних посягательств. А если князь решился бы на смертоубийство новоиспеченного калеки – я бы с удовольствием за этим понаблюдал, благоразумно держась в тени. Воспользовавшись статусом врача, я лег в смежных с его сиятельством покоях, на раскладной кровати с пистолетом под подушкой. В общем, решил еще немного подождать. И дождался, на свою голову. Просыпаюсь, зовут в старую баню, констатировать смерть Вебера. К слову, отменный вышел удар в печень, друг мой! Просто ювелирный.
– Спасибо, конечно, но я бы хотел похвастаться не этим, а моими успехами в манипулировании людьми посредством записок. Поверьте, сие куда сложней и интересней! Вам, Вадим Сергеевич, корреспондировала вовсе не Софи. Это я просил вас не покидать "милого брата" в час тяжелого недуга. Я пригласил юную княжну на романтическое рандеву, а заодно не забыл сообщить об этом бдительному Дмитрию Афанасьевичу.
– Черт бы вас… Фальк, это же гениально! К тому времени вы, разумеется, вновь начали меня подозревать, поскольку накануне уже состоялся разговор о происшествии с вашим кучером. Жаль, он сгинул просто так, ничего о вас не знал или не захотел говорить. Если бы не эта передряга, все могло получиться по-другому. Проклятый Вебер не умел держать язык за зубами.
– В общем да, вы снова стали моим главным подозреваемым, – поклонился отставной штаб-ротмистр, – однако все это были одно только пустые предположения. Надлежало устроить вам настоящую проверку.
– Так вот зачем вы убили Константина Вильгельмовича! Вовсе не затем, чтобы сделать возможной дуэль с князем, во всяком случае, это не было первоочередной задачей, а для того, чтобы оставить агента графа Киселева, то есть меня, без арестной команды в единоличном лице пристава и вынудить помчаться в город за подмогой!
Фальк кивнул и разом закончил свой рассказ.
– И тем выдать себя с потрохами! Хотя, признаться, меня еще беспокоил Холонев. Я попросил Татьяну упомянуть при нем о конкретном месте, где мы собираемся встретиться с мадемуазель Софи, у ротонды. Записка, адресованная князю, такой информации не содержала. Затем, пользуясь привычкой пристава курить вечерами близ ветхозаветной бани, я обратил его внимание на готовящийся побег. Будучи товарищем сиятельства и одновременно представителем закона, он очертя голову ринулся защищать разбегающееся помещичье имущество. Мне оставалось лишь дождаться, пока между ним и Ефимовым не завяжется драка и тихо войти в предбанник. Дальше вы знаете. Вернувшись в свою кровать, я преспокойно лег спать. А когда утром, у той речной беседки, увидел приближающихся всадников и среди них различил нашего изуверского князька, то несказанно обрадовался, так как понял, что управляющий Холонев никак не может быть подсылом министра государственных имуществ. Я тут же снял с него подозрения. Настоящий агент никогда бы не притащил с собой Арсентьева и уж тем более не позволил бы ему принять участие в дуэли, поскольку это противоречит высочайшей задаче. Зачем подвергать подопечного смертельной опасности? Не дай Бог еще не доживет до эшафота! В итоге мне оставалось только вернуться в усадьбу и убедиться, что за полицией отправились именно вы, а не профессор Мостовой или эта старая карга Листвицкая.
– Пока я обхаживал тупицу Поликарпова, размахивая у него перед носом бумажкой за подписью министра, – азартно щелкнул пальцами доктор Нестеров, – вы, милый юноша, преспокойно разделались с Арсентьевым. А заодно обеспечили себе алиби, назначив Алексея Алексеевича "козлом отпущения". Судя по аромату моего письма, ткань со следами яда, аналогичная той, что погубила адъюнкт-профессора, содержалась во всех чернильницах, не правда ли? Его место мог занять любой из нас.
– Совершенно верно! – блеснул глазами Фальк. – Я поместил обрывки отравленной тряпицы в письменный инвентарь каждого из предполагаемых игроков в «Записки», когда Татьяна умчалась нянчить своего покалеченного дролечку. С ее стороны было крайне любезно оставить в моем распоряжении всю тележку со склянками и перьями.
– Эх, жалко, Владимиру Матвеевичу не удался его маленький фокус с подпиленным навершием! Как бы славно вышло, коль вас убили бы тогда, на арене. Впрочем, надо заметить, что затея с двумя смазанными ядом шпагами вызывает у меня неподдельное восхищение. Вы отвели от себя подозрение, рискуя жизнью!
– Хорошо, что я не знал про паскудную выходку влюбленного идиота Холонева, – рассмеялся Иван Карлович. – Иначе бы не рискнул размалевывать клинки лягушачьей требухой!
Доктор поежился под внезапным порывом сентябрьского ветра и спрятал озябшие руки в широких полах дорожного плаща.
– Кстати, когда вы все-таки нанесли на рапиры яд?
– Я сделал это еще до того, как совершил убийство в старой бане, – Фальк сахарно улыбнулся. – Представьте себе комичность ситуации, когда на следующий день Софья Афанасьевна настояла, чтобы я научил ее держать оружие! Она запросто могла оцарапать меня по неосторожности или порезаться сама. Забавно, не так ли?
– Я с удовольствием бы посмеялся над сим анекдотом вместе с вами, друг мой, однако в этой истории меня тяготит количество невинно загубленных душ. Пусть я, пусть князь, понимаю – вам по-другому нельзя – но ведь остальных жертв можно было избежать! Зачем вы убили Тимофея и Татьяну? Молодые люди были влюблены друг в друга. Вы даже не дали им христианского погребения, утопили в грязном пруду, точно слепых щенков.
Недобро прищурив зеленые глаза, Иван Карлович сказал:
– Я, любезный, никогда и никого не убиваю без необходимости. Коршаков должен был умереть, что бы граф Киселев поверил в заинтересованность Хозяина прощелыгой Арсентьевым и прислал в Курган своего агента. К тому же, для Александра Христофоровича барон на старости лет стал скорее вреден, чем полезен. Очень уж он сделался болтлив. Вебер отдал Богу душу, дабы вывести вас, Вадим Сергеевич, на чистую воду. Мостовой, преставившись, пустил следствие по ложному следу. Семёныч погиб из-за вашей чудовищной проницательности. А что касается егеря и горничной, тут…
Тут Нестеров выкинул фортель – выпростал из-под плаща правую руку с зажатым в ней небольшим капсюльным пистолетиком, щелкнул курком и… почувствовал острую боль в брюшине. Скосив глаза, доктор с удивлением обнаружил торчащую над второй снизу пуговицей сюртука рукоять испанского пружинного ножа. Губы, силились что-то сказать, но вместо слов из горла вырвался натужный хрип. По подбородку немедленно заструилась красная лента.
Опрокинувшись на сиденье, Вадим Сергеевич успел заметить досадное выражение, мелькнувшее на лице его молодого спутника. Голос Ивана Карловича звучал откуда-то издалека:
– Черт, терпеть не могу, когда не с первого удара!.. Простите меня, доктор, вы, правда, мне
