фото тебе на мобильный. Перезвони, как только получишь сообщение.
Телефон снова звякнул – пришло еще одно сообщение.
На экране возникла фотография. Плохого качества, очень бледная. Вид грузовика спереди. За рулем – худой лысый человек.
Рядом с ним, чуть поодаль и сдвинувшись назад, сидел другой мужчина. Его лицо было частично скрыто тенью.
Но Людивина сумела разглядеть его седые волосы.
Он старик.
Женщина-жандарм остановилась во дворе «Буа-Ларриса», перед усадьбой.
Она опустила глаза на список детей, родившихся в этих стенах в 1944 году.
Возможно, убийцы оставили здесь не знак владения территорией.
А скорее, подтвердили свою верность.
Учителю.
45
Комплекс «Резиданс дю Парк» представлял собой несколько старинных жилых домов, расположенных вокруг зеленой зоны в западном пригороде Парижа. Не новом, но чистом районе.
Людивина была упряма. У нее возникла идея, и она не хотела отступать. Пока ее коллеги из Парижского отдела отправляли моторизованные бригады жандармерии на трассу А4, чтобы отыскать трейлер Сирила Капюсена, известного как Зверь, она шла по следу пяти стариков и двух старух. Теоретически ей полагалось работать в тандеме с Сеньоном. Особенно после смерти Алекса. Ни один жандарм не имел права брать на себя хоть малейший риск. Но Людивина ничем особо не рисковала, когда просматривала старые дела и встречалась со старыми людьми. И вообще, Сеньон взял выходной, чтобы немного побыть с семьей, а поскольку в их группе осталось всего два человека, молодая женщина не захотела «одалживать» другого коллегу. Потому что они вечно болтают и не знают ее так, как Сеньон. А надо двигаться вперед. Занять себя работой, не думать ни о чем другом, не думать об Алексисе. А если едешь с коллегой, волей-неволей придется разговаривать. И значит, вспоминать. Бередить душу.
Бен из жандармерии за несколько минут выдал ей все, что нашел по девяти именам, которые она продиктовала.
Ода Лешан и Дитер Ферри умерли.
Один из стариков уже тридцать с лишним лет жил в Канаде, другой – на юге Франции, то есть оставалось пятеро.
Людивина явилась в дом Каролины Фитч-Жандрие, но ее тут же выставили. Старушка была не в состоянии принимать гостей, и ее дочь указала Людивине на дверь, как только та упомянула «Буа-Ларрис».
Очевидно, некоторые из них знали о своем происхождении и не скрывали его, но родственники предпочитали это не афишировать.
Людивина остановилась на четвертом этаже дома в «Резиданс дю Парк» и постучала в дверь.
Заглянула в список. Клаас Бочеллини. Шестьдесят восемь лет. Пенсионер-железнодорожник. Вдовец.
Она не ощущала страха. Возможно, наставник был как раз одним из обнаруженных ею людей, и все равно она ничего не чувствовала. Встречи были запланированы. Бенжамен сказал ей по телефону, что судимость имеют Ферри, Брюссен, Тюррен и Ронье, причем наиболее серьезные или многочисленные правонарушения совершали первые двое. Судимости у них были давние, до 1980 года. Может, потом успокоились? Или стали опытней и больше не попадались?
Ферри уже умер, Ронье жил недалеко от Антиба, на побережье Средиземного моря. Людивина решила не выходить на Брюссена и Тюррена, пока не получит о них больше информации.
По опыту она знала, что человек не становится преступником вдруг, за исключением случаев внезапного помешательства и преступлений на почве страсти, но в деле *е все обстояло совсем не так. Он стал наставником серийных убийц не в одночасье. Он постепенно воспитал себя через насилие. И сам испытал насилие на себе. В детстве или юности. Чтобы сегодня громко заявить о том, что он не такой, как все.
Сначала Людивину удивляло, что четверо из девяти человек имеют судимость. Это был невероятно высокий статистический процент. Но в каких условиях росли эти девять детей? Сироты, живущие на попечении государства, немецкие ублюдки, выросшие во Франции, травмированной войной. Сколько раз их отвергали? Какие страдания им пришлось пережить? Если они знали о своем ужасном происхождении, то их бурная юность вполне объяснима. И некоторые легко могли встать на путь преступлений.
Если *е, нарисованное кровью в «Буа-Ларрисе», было тем, чем считала его Людивина, знаком уважения к наставнику, то наставником, несомненно, был один из этих людей. Брюссен, Тюррен или Ронье.
Бенжамену поручили покопаться в их досье, пока Людивина объезжает людей лично, чтобы расспросить их друг о друге и, возможно, нащупать подозреваемого. Она была согласна с Микелисом: наставник не остановится на достигнутом. Жандарм опасалась, что после блестящей польской операции на шахте «Величка» он может устроить во Франции что-то еще страшнее.
В проеме двери появилось морщинистое, усталое лицо. Белые волосы, обвислая кожа, покрытая старческими пятнами, – словно одежда, со временем ставшая слишком просторной для этого хрупкого скелета. Но взгляд голубых глаз оставался острым и пронзительным.
– Месье Бочеллини? Я Людивина Ванкер, жандарм из Парижского отдела расследований. Могу я с вами поговорить?
– Что-то серьезное?
– Не волнуйтесь, я пришла не для того, чтобы сообщить вам плохие новости, – тут же поправилась молодая женщина, чтобы не напугать старика. – На самом деле я ищу информацию.
– На какую тему?
– Немного неудобно говорить об этом на лестничной площадке. Вы не впустите меня в дом?
– Вы одна?
Людивина удивилась вопросу:
– Да.
– Хорошо. Входите. Чай или кофе?
– Ни то ни другое, спасибо.
Клаас Бочеллини запер за Людивиной дверь и пригласил ее в маленькую белую гостиную, а сам направился в тесную кухню.
– Может быть, апельсиновый сок? Я всегда держу его для внуков.
– Нет, ничего, спасибо.
В квартире пахло вощеной мебелью. Обстановка была явно подобрана женщиной. Белые обои с красными и зелеными цветами, повсюду салфеточки, фарфоровые и хрустальные безделушки, семейные фотографии на стенах, низкие столики…
– Садитесь, – скомандовал Бочеллини, возвращаясь с тарелкой печенья.
Людивина выбрала просиженный диван и чуть не утонула в нем. Привстав, она пересела на самый краешек.
– Месье Бочеллини, я работаю над довольно сложным расследованием, поэтому без долгих объяснений просто задам вам несколько вопросов, хотя они могут показаться вам странными. Прошу вас отвечать совершенно откровенно, это очень важно.
– Я понимаю. Вы знаете, я тридцать семь лет работал на государство, из них большую часть времени – с поездами. Так что знаю, что такое долг, честь и ответственность, и я не привык лгать. Но прежде всего скажите, это по поводу кого-то из внуков?
– Нет-нет, не волнуйтесь. Вам что-нибудь говорят фамилии Ферри, Тюррен или Брюссен?
Старик вскинул голову. Дружелюбное выражение исчезло с его лица, и Людивина приготовилась, что ей снова укажут на дверь.
– Почему? Почему вы спрашиваете меня об этом?
– Я же говорю, мы расследуем довольно сложное дело, я не могу раскрыть вам подробности. Вы знаете этих людей?
Бочеллини засопел, втянул ноздрями
