брови и убирая с лица улыбку. И решительно ответил. — Их дело вообще десятое! Они исполнители. Работают на меня. Заинтересованным или не заинтересованным могу быть я!
— Хорошо, задам вопрос по-другому, — сказал Аристарх. — Кто из них противодействовал вашим намерениям?
— Никто! — не делая никакой паузы, сразу и твердо отсек Суприн.
— Вы абсолютно уверены? — спросил Акламин.
— Абсолютно! — качнулся в кресле Олег и хлопнул ладонями по подлокотникам. — Я работаю с ними! Если бы я не был в них уверен, я бы с ними не работал!
Помолчав, оценивая услышанные ответы, Аристарх пальцами разгладил страницы записной книжки, обратив внимание на то, что Суприн отвечал ему с одной стороны конкретно и открыто, а с другой стороны очень осторожно. Обращала на себя внимание его уверенность, с какою он отвечал на вопросы, и одновременно непостоянство его внешних проявлений с частым изменением выражения лица и ерзаньем в кресле. Как-то не вязалось все это, не складывалось во вполне конкретный облик. Впрочем, если бы Аристарх раньше общался с Олегом, он бы знал, что это его обычная манера поведения. Кроме внешнего непостоянства, он и внутренне мог быстро менять свои решения, подчас противореча самому себе, что особенно раздражало Корозова и Фокина, когда они обсуждали условия контракта. Аристарх, наблюдая все, не мог постигнуть, было ли это проявлением осторожности, либо проявлением неуверенности в себе, несмотря на его уверенный тон. Что для него было важнее: не бросить тень на своих людей или защитить себя?
Разумеется, и это естественно, каждый хочет остаться в стороне от сомнительных событий. Посему сразу доверчиво полагаться на первые ответы Суприна было бы неправильно. Многолетний опыт и интуиция подсказывали, что с Олегом надо сделать паузу, хотя времени для такой паузы не было совершенно. Уже вечером этого дня Хичков намерен закончить свою партию, но Аристарх не мог допустить, чтобы все произошло по раскладу преступника. Снова задал вопрос:
— Кто еще, кроме ваших людей, знал обо всем?
— Да кто угодно, — пожал плечами Олег, отвечая без раздумий. — Не думаю, что мои подчиненные держали это в тайне. Какая здесь может быть тайна? Я и не требовал ни от кого держать язык за зубами. Так что на ваш вопрос ответа у меня нет!
— Ну, а вы лично кому-нибудь, кроме своих подчиненных, говорили о сумме сделки и о контракте? — вгляделся в его глаза Акламин.
Покрутив головой, Суприн проговорил:
— Обычно такие вещи без надобности не разглашаются бизнесменами. И я не исключение из общего ряда!
Закрыв книжку, спрятав ее в карман, уже собираясь подняться с места, Аристарх вдруг огорошил Суприна новым вопросом:
— За что вы недолюбливаете Корозова?
Намеревавшийся подняться следом за Акламиным, чтобы пожать ему на прощание руку и проводить до двери, Олег от неожиданного вопроса оторопело застыл и растерянно пробормотал:
— А почему, откуда вы это взяли?
— И все-таки? — настаивал Аристарх. — Не забывайте, я ведь оперативник. Стало быть, немного психолог. В моей работе без этого нельзя.
Однако Суприн уже взял себя в руки и, явно не желая отвечать на этот вопрос, уклончиво отозвался:
— У меня к нему отношение, как у продавца к покупателю. Надеюсь, у него ко мне, как у покупателя к продавцу. Другого я ничего сказать не могу.
Дальнейшее продолжение беседы определенно не имело большого смысла, поэтому Акламин неторопливо поднялся, сухо попрощался и вышел из кабинета.
Успев подскочить из кресла чуть раньше, пожав руку Аристарху, Олег остался стоять на месте, провожая его до двери настороженно-выжидающим взглядом.
62
Ровно через полчаса Аристарх вошел в офис Фокина. Обилие охранников внутри удивило его. Практически у каждой двери. В голове невольно возникал вопрос, зачем нужно столько? Что здесь, Алмазный фонд или золотые слитки за каждой дверью? В приемной у окна тоже сидел охранник. Беловолосый, с короткой стрижкой, с маленькими ушами и маленькими глазами, в короткой осенней куртке на молнии. По лицу видно, скучал, прикрывая рот, зевал, посматривая на секретаря. Когда Акламин показал секретарю свое удостоверение, охранник привстал со стула, как будто Аристарх обратился к нему. Секретарь схватила телефон, позвонила Борису?
— Здесь из полиции! — сказала быстро.
— Знаю! — ответил Фокин — Пусть войдет!
Вскочив с места, девушка кивнула на кабинет:
— Он ждет!
Открыв дверь в кабинет, Акламин приостановился на пороге. Квадратный кабинет, оформленный в строгом деловом стиле, разительно отличался от кабинета Суприна, походившего больше на жилую комнату. Фокин вышел из-за рабочего стола, но не пошел навстречу с протянутой для пожатия рукой. Шагнул к другому столу и показал Аристарху на стулья, предлагая самому выбрать любое место. Сухо произнес:
— Что на этот раз привело ко мне полицию?
В глаза Акламину бросилось резкое отличие в поведении Фокина от Суприна. Молодой человек вел себя так, как ведут те, кто хорошо знает себе цену. Далеко не красавец внешне был облачен в дорогую рубашку, галстук и красивый изысканный костюм, который, надо признать, придавал ему некоторый шарм.
— Я здесь еще не был, — ответил Аристарх, проходя к столу и опускаясь на один из стульев.
Дождавшись, когда сядет Акламин, Борис тоже сел напротив него, пояснил:
— Были оперативники, когда около офиса произошло убийство и ранили моего охранника. Но сейчас вроде все спокойно.
— Покой нам только снится, — серьезно сказал Аристарх, выкладывая из кармана записную книжку.
Наморщившись, Фокин налился бледной краской:
— К сожалению! — сделал короткую паузу. — Итак, что привело вас ко мне?
Разговор с Борисом проходил в том же ключе, что и с Суприным. Акламин задавал те же вопросы, и, в общем-то, получал ожидаемые ответы. Только Фокин на все вопросы отвечал агрессивно и своей категоричностью не вызывал никакого иного толкования и колебаний в его правдивости. Борис производил на Аристарха более сильное впечатление, чем Суприн. Однако у оперативника всегда оставалось за собой поле для сомнений, пока не слова, а факты не наступали на горло. По своим работникам Борис отвечал твердо, давал понять, что за действия подчиненных он ручается. Но когда Акламин стал задавать вопросы, выходя за пределы круга его подчиненных, вот тут Фокин сосредоточенно задумался. На лице появился легкий налет багровости, оно сделалось непроницаемым. Ответы стали тормозиться. Его мысли определенно цеплялись за какие-то моменты или знакомых, с которыми он безусловно беседовал по теме сделки с Суприным, но за которых сейчас поручиться не мог. И это его явно выводило из себя. Он не назвал ни одной фамилии, которые теперь заставляли его колебаться. Но, похоже, его уже гложет мысль, что в вопросах оперативника есть резон.
Разговаривая с Фокиным,
