странных приборов тянутся к моей левой руке, к правой присоединена маленькая коробочка, которая мигает и издает неприятный пищащий звук.
Приподнимаю голову, но лента сковывает движения, так что даже не пытаюсь с этим бороться. Впрочем, сил на какую-либо борьбу все равно нет. Лежу спокойно и слежу на одном из приборов за тем, как медленно стучит мое сердце. Наверное, мне дали какое-то лекарство, чтобы замедлить ток крови. Ведь у меня была жуткая кровоточащая рана на ноге.
Сейчас я не чувствую никакой боли. Да что там боли, я вообще ног не чувствую! А Китнисс? Что с ней? Тогда в планолете она крепко сжимала мою руку, а потом вдруг отпустила. Что с ней сделали? Сам чувствую, как учащается мой пульс, и прибор на руке начинает противно пищать.
Через пару секунд дверь открывается, и в комнату входит мужчина лет тридцати с черными волосами зализанными назад и в чистом белом халате. Он взволнован.
— Вам больно, мистер Мелларк? — спрашивает незнакомец и подходит ближе к моей кровати, чтобы выключить прибор.
— Нет, — отвечаю я хриплым голосом. — Кто вы, и где Китнисс? — доктор улыбается и садится на табурет, около моей кровати. Меня раздражает его беспечность.
— Меня зовут доктор Грин. Но вы можете называть меня Сэм, если хотите.
— Где Китнисс? — не совсем вежливо, но сейчас манеры не в приоритете.
— Все в порядке. Она еще не приходила в себя после снотворного, но все ее жизненные показатели в норме. Мы восстановили ее слух. И очень скоро ее выпишут, как и вас, Пит. Я могу звать вас так? — я киваю в знак согласия.
— Почему я не чувствую своих ног? — спрашиваю я.
— Пит, — он заминается и опускает глаза в пол. — Ваш ментор — мистер Эбернети, сказал, чтобы ему сообщили, когда вы придете в себя, чтобы все объяснить. Очень скоро он будет здесь и ответит на все ваши вопросы. Вы хотите есть? Я мог бы… — перебиваю его, не дав закончить.
— Что с моими ногами?! — говорю настолько громко, насколько могу, и тут дверь открывается снова. Помятый, не выспавшийся, с запутанными волосами и в грязной футболке, но все-таки такой близкий, даже почти родной Хеймитч стоит в проходе. И я искренне счастлив видеть его.
— Почему вы не позвали меня сразу? — недовольно бросает он Сэму. — Я же сказал, чтобы мне сообщили в ту же секунду!
Доктор извиняется, объясняет, что сам только что пришел, и что со мной все в порядке, но Хеймитч все равно сохраняет свой хмурый вид и выгоняет его, чтобы, наконец, поговорить со мной.
— Хеймитч, я… — он шикает на меня, подвигает табурет к изголовью моей кровати и небрежно, как впрочем, и всегда, усаживается и начинает изучать глазами все трубки, которые тянутся от моих рук.
— Пообещай не перебивать, — говорит он в приказном тоне, но совсем не грубо.
— Ладно, — будто у меня есть выбор, — обещаю.
Он глубоко вздыхает, собираясь с мыслями, а я уже начинаю нервничать. Что же такое произошло, что сам Хеймитч, который всегда говорит все прямо, не задумываясь о последствиях, не может подобрать нужных слов?
— Ну, во-первых, ты молодчина, Пит. Я думал, что тебе и половину плана не удастся выполнить, а ты не только спас Китнисс, но и сам вернулся. Я чертовски рад видеть тебя, парень!
— Это все Китнисс, — улыбаюсь я, — если бы не она… — он опять шикает.
— Молчи и не сбивай меня с мысли, — замолкаю, и он опять глубоко вздыхает. — Пит, сейчас я расскажу тебе кое-что нехорошее, но ты при этом должен помнить, что за нами следят камеры. И, если ты попытаешься сделать что-то, что может тебе навредить, по одной из трубок тебе в кровь впрыснут лошадиную дозу снотворного, а, когда ты снова проснешься, я не стану объяснять тебе все сначала, ясно?
— Яснее некуда, — напрягаюсь и слышу, как дурацкий прибор снова пищит, выдавая мое волнение.
— Так вот, если у тебя нет провалов в памяти, то ты не должен был забыть, в какой кусок мяса эти чертовы твари превратили твою ногу. Китнисс наложила жгут, чтобы спасти тебя от сильной потери крови. И она, несомненно, спасла. Но не твою ногу.
Хеймитч замолкает, а я, кажется, перестаю дышать, понимая, куда он клонит.
— Что… — я даже не знаю, как подобрать слова, но стараюсь вести себя спокойнее, потому что Хеймитч явно не врет насчет снотворного, — что… это значит?
— После того, как она наложила жгут, прошла целая ночь. Это слишком долго, Пит. Ткани начали отмирать. Я не врач, поэтому говорю так, как понял сам. В общем, ногу пришлось ампутировать. По-другому мы не могли. Ты бы погиб иначе. У врачей просто не оставалось выхода. Эй, парень, ты меня слышишь? — он легко сжимает мое плечо, и я киваю, хотя сам сейчас всеми силами пытаюсь проснуться, хотя и понимаю, что не сплю.
Такого просто не может быть. Мою ногу ампутировали…
— Как я буду ходить? — сдавленным голосом спрашиваю я.
— Насчет этого не переживай. В Капитолии помимо раскрашенных идиотов живут и очень умные люди. Специально для тебя создали протез, его уже установили. Через пару месяцев ты привыкнешь и даже не будешь замечать разницы. Скоро действие лекарства закончится, и ты начнешь чувствовать ноги, точнее ногу. Вот тогда придут врачи и расскажут тебе, как пользоваться этой штуковиной. А сейчас ты должен заснуть, меня и так здесь не должно было быть. Есть вопросы? — он поднимает на меня свои глаза.
Вопросов столько, что мы не уложимся и в несколько часов, поэтому я просто говорю:
— Да. Как у тебя дела?
Он усмехается, устало потирает свои глаза пальцами и как-то по-отцовски треплет меня по волосам. Нет, честное слово, мне это не кажется. Хмурый и вечно пьяный Хеймитч сейчас ведет себя как заботливый родитель, который гордится своим ребенком.
— Ваша недавняя победа принесла мне уйму хлопот! — усмехается он. — Я же теперь единственный ментор во всем Панеме, которому удалось вытащить обоих своих трибутов живыми. Журналисты докучают, Эффи стала еще занудней, в этой дурацкой больнице нет коньяка, а так очень даже неплохо.
Не могу сдержать улыбки.
— А как Китнисс?
— За нее не переживай, я внимательно за всем слежу. Она сейчас спит.
— Когда мы увидимся?
— Пит, распорядителя хотят, чтобы ваша первая встреча после Игр состоялась перед камерами. Поэтому, чем скорее ты поправишься, тем скорее увидишь ее.
— Тогда я буду спать.
— А я пойду и еще раз обыщу столовую. Должно же здесь быть хоть что-то крепче кофе! — Хеймитч закатывает глаза
