опровержение этого слуха. Значит, скрываются. Не может быть и речи, чтобы женщину с ведьминским дарованием российский император признал Осененной.
Стало быть, они одиночки. Каждая самостоятельно ищет свой путь.
Что известно об их способностях? Вроде бы и достаточно, но поди разбери, что правда, а что – сказки. Например, легенды гласят, что ведьм отличают удлиненные верхние клыки.
Юлия приоткрыла ротик. Зубы ровные, белые, чистые. Если бы клыки выделялись, отправилась бы к дантисту подпилить – некрасиво.
О ведьмах говорят: могут сохранять красоту гораздо дольше, чем обычные женщины. Причем истинную красоту, телесную свежесть, а не наводить мираж, как умеет директор Сюрте.
А ведь Юлия практически никогда не болела. Почти у всех сверстниц случалась какая-то хвороба: инфлюэнция, краснуха. На лице выступали прыщики. Молодую учительницу в Институте благородных девиц унесла чахотка. Соколова не могла припомнить и банального желудочного расстройства. Ее ежемесячные недомогания – так себе проблема, не сравнить с мучениями других.
Приехав во Францию, она больше не надевала очки. Зачем? Зрение стало превосходным. Острее, чем в юности.
Проклятие ведьмы – приговор для обидчика? Юлию сильно обижали дважды. Купец в Туле, вынужденный за причиненное ей зло отсчитать толстую пачку сторублевых ассигнаций. Княжич, заплативший за подлость смертью.
Правда, она не посылала им вслед проклятий, неизвестно, насколько сказались здесь ведьминские задатки самой Юлии, а насколько – воля Федора, ее мужчины. Может быть, именно поэтому судьба дала ей Федора и вернула ее к нему? Юлия не поплатилась за ветреность, присущую любой ведьме, даже если та не догадывается о своей природе. Но она не колебалась, отдаваясь Федору в поезде, – ведьмы сластолюбивы.
Похоже, именно после поезда и первой близости с мужчиной способности начали раскрываться с новой силой: заработала ментальная магия, исчезла близорукость. И пока неизвестно, какие еще возможности прячутся в этом роскошном теле.
Она точно знала: со способностями ведьмы можно творить и зло, и добро. Молва, что ведьмы поголовно злые и коварные, отчасти справедлива, потому что зло очевидно, зримо и запоминаемо. Если какая-то из ведьм устроилась в дом призрения и тихо помогала страждущим, кто узнает, кто возблагодарит?
Одеваясь, Юлия решила: Федору не скажет ничего. Если он встретится с де Пре, и тот проболтается про историю с телеграммой, можно списать на проявление спонтанной ментальной магии. Скорее всего – исходящей от самого Федора, попавшего в исключительно трудное положение и молящего о помощи. Что до Юлии Сергеевны, то с нее взятки гладки, она же простец…
Ее таланты, способности, прорезавшаяся магическая сила – все будет поставлено на службу их безграничной любви.
Но если Федор вознамериться предать, бросить или хотя бы обмануть ведьму… Пощады пусть не ждет!
По прошествии двух недель со дня взрыва в магическом замке Федор переступил порог особняка ультралевых в северном спутнике Мюнхена. Не успел толком объяснить человеку Либкнехта, что он, лишенный бороды и почему-то одетый в форму вестфальского полицейского, и есть Клаус Вольф, главный финансист коммунистической революции. На него налетел вихрь, головокружительно пахнущий дорогим женским парфюмом. Федор подхватил Юлию, и без того высокую, а теперь ее голова оказалась намного выше полицейской фуражки, тут же слетевшей, и начал кружить, кружить, кружить… Потом опустил на пол, чтобы их губы могли слиться.
Привратник-коммунист, смущенно кашлянув, удалился.
– Ну, здравствуй, герр полициант! – засмеялась Юлия.
– Отличный костюм для ролевых игр! – не замедлил с ответом Федор. – Считай себя арестованной. Пойдем в камеру, устрою допрос – хорошо ли себя вела? Если нет – накажу.
Допрос с наказанием длился несколько часов и настолько шумно, что привратник предпочел отвязать добермана и отправился на прогулку вокруг особняка, не зная – возмущаться или завидовать. Строители нового будущего не отличались пуританством во взглядах и поступках, но вот до такой степени…
Утолив первый порыв страсти, по правде говоря, сразу за ним – второй и третий, они, наконец, смогли спокойно поговорить.
– Как ты узнала, что я приеду сюда?
– Элементарно, Ватсон! – Юлия Сергевна, имевшая в Париже достаточно времени, отдала должное вошедшему в моду Конану Дойлу и с удовольствием пародировала его популярного персонажа. – Взрыв в Вевельсбурге был настолько из ряда вон выходящим явлением, что, сопоставив его с твоим исчезновением, я уверилась: твоих рук дело. Варвар! Такой красивый замок был. Прикупили бы его после войны…
– Другой купим. А дальше?
– Дальше тебе нужно было бежать из Рейха. На север через порты в Скандинавию? А зачем тебе она? На запад во Францию – там линия фронта, ее перейти нелегко. На востоке Россия, где не ждут воскрешения Юсупова-Кошкина. Стало быть – Баварская республика. Узнала у Троцкого, где находится самая вероятная берлога для твоего появления – и вот я приехала. Правда, со временем не рассчитала. Третий день здесь! Коммунисты уже начали глазки строить. У них теория близости мужчины и женщины называется «стакан воды». Слышал? Лечь в постель с кем угодно, хоть даже с мимолетным знакомцем, столь же просто, как выпить воды. Знаешь, сколько мужиков на мой стакан зарилось? Сифилис им на шаловливое место!
– Знал бы – так угнал аэроплан! Прилетел бы к тебе на крыльях.
Юлия оперлась на локоть, по нему, как лианы по стволу пальмы, струились бесподобные темно-русые волосы. Спросила серьезнее:
– И без аэроплана твой вояж вряд ли был усыпан розами. Как ты выбрался?
– Два дня шел пешком, питаясь только ягодами в лесу. Боялся выходить к людям и напороться на облаву. Одно хорошо: тепло, у первой же речки разделся донага и вымылся – впервые за неделю с лишним. Белье, правда, поменять не смог, потому смердел… Тебе ни к чему эти подробности.
– Жизнь – она такая, – философски заметила Юлия.
– Ты изменилась. Как будто повзрослела, хоть и раньше не была ребенком.
– Страх за любимого учит быть… ну, пусть будет – взрослее. Не отвлекайся, продолжай. И так, мытый, но в грязном…
– …Я дошел до маленького городка с табличкой у въезда «Вюнненберг». Представь, очаровательная германская глубинка, развалины старинного замка, готический собор, крепкие каменные домики, зажавшие между собой узкие и кривые улочки, по-своему живописные. Правда, любоваться особо не мог. Сюртук порван, одежда в грязи.
