Книга Невыносимая шестерка Тристы - Пенелопа Дуглас

Ее рот приоткрыт, она смотрит на нас, и Лив отступает, тепло сочится из каждой поры моего тела. Как долго она там стоит?

Но наш тренер просто моргает, прочищает горло и поджимает губы, чтобы скрыть улыбку.

— Что ж, теперь все становится более понятным, — бормочет она и продолжает идти.

Я закрываю глаза, подавленная, не столько из-за страха, сколько потому, что она прекрасно знает, что я вела себя так, будто ненавидела Лив почти последние четыре года.

Боже.

— Она ничего не расскажет, — уверяет меня Лив.

— Я знаю.

Но мы чуть не попались. Это мог быть и другой ученик.

Лив берет свои вещи и проходит мимо меня.

— Увидимся позже. И если ты снова меня кинешь, я убью тебя, поняла?

— Поняла.

Она уходит и прикусываю нижнюю губу, потому что есть что-то в том, что даже ее угрозы заводят.

Я качаю головой. Но да, я не кину ее. Она правда убьет меня.

***

— Клэй?

Я поворачиваю голову и вижу маму через открытое пассажирское окно ее белого ровера. Ее огромные солнцезащитные очки в форме «кошачьего глаза» делают ее похожей на кинозвезду, загорающую на яхте в Монако.

Или на большого жука. Я все еще не определилась.

Я подхожу к ней.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. — Я на своей машине.

Занятия закончились восемь минут назад, и парковка кишит учениками, пытающимися скорее попасть домой.

Но мама отвечает.

— Я привезу тебя обратно.

Я переступаю с ноги на ногу и вздыхаю. Я хочу поехать на своей машине, потому что хочу уехать от Мими, когда с меня будет достаточно ее разговоров.

Мама поднимает голову.

— Я не видела тебя почти два дня. Залезай.

Я щелкаю брелоком, снова запирая машину, и иду к роверу. Открыв дверь, я забираюсь внутрь и бросаю сумку на пол. Мы успеем вернуться до половины восьмого. Моя мама, вероятно, будет готова сбежать от Мими задолго до часа ночи.

Она выезжает с парковки, сворачивает налево на тихую улицу, и я достаю солнцезащитные очки, прикрываясь от послеполуденного солнца.

Тишина заполняет машину, и я почти слышу ее дыхание, такое тихое. Я бросаю взгляд на радио, мне хочется, чтобы она включила его, но я знаю, что, если я включу его, он будет воспроизводить аудиокнигу «Дающий», которую она с моим братом слушала перед его смертью. Моей матери невыносимо ее слушать, но она не хочет включать что-нибудь другое. Это было бы все равно, что двигаться дальше.

— Я говорила с Карой, — наконец произносит она. — Она весьма обеспокоена, потому что Крисджен вчера не вернулась домой.

Я отворачиваюсь от окна.

— Сомневаюсь, что она волновалась, — добавляет моя мама, — просто Крисджен не было дома, чтобы приготовить завтрак для Маршалла и Пейсли этим утром.

Отец Крисджен ушел от них к другой женщине почти год назад, и это выбило ее маму из колеи, и она до сих пор не может собраться с силами. Не то чтобы брак был верным с обеих сторон, но Кара наслаждалась своим положением в браке и поддерживала его для видимости. Оставшись без мужа и став миссис Лахлан Конрой III, она теперь застряла в семье, которая ей больше не нужна.

Крисджен — старшая, и, хотя она никогда не говорит об этом, я знаю, что она воспитывает своих братьев и сестер, пока ее мать пытается найти другого мужа.

— Я тоже беспокоилась, — продолжает мама, — учитывая, что прошлой ночью ты должна была ночевать у нее дома.

Я молчу.

Тишина затягивается, и я слышу мамин вздох.

— Знаешь, ты пугаешь меня, Клэй.

Ее голос мягок. Она не кричит.

— Я восхищаюсь тем, как ты не спешишь заметать следы, когда тебя поймают, — говорит мама, — и я ценю, что ты не тратишь мое время на очередную ложь, но это также отталкивает, — она колеблется. — Это значит, что тебе все равно, узнаю я или нет.

Я напугана, и мне не все равно узнает она или нет. Но я не расскажу ей правду.

Я просто буду молчать.

— Это пугает, когда ты понимаешь, что потерял контроль над собственным ребенком?

Но это не совсем так. Если я расскажу ей о Лив, она все разрушит. Я просто хочу насладиться этим какое-то время перед стрессом.

— Иногда я чувствую себя на твой возраст, — признается мама. — И я знаю еще меньше о том, что я делаю, чем накануне. Ты думаешь, что достигнешь возраста, когда наконец поймешь свое место в мире, но ничто не становится легче.

Я искоса смотрю на нее, она поджала губы, ее взгляд устремлен на дорогу, ее красивая одежда и украшения создают образ совершенности. Без единого изъяна. Едва заметной морщинки. С того места, где я сижу, не видно ни единого сухого пятна на ее руках или поры на лице. Я хочу спросить ее о беременности. Я хочу знать, от отца ли был тот ребенок. Я хочу, чтобы тупик в нашей жизни закончился.

Но я также не хочу неизвестности. Не все изменения приятны.

Поэтому я молчу.

Она прочищает горло.

— Ты использовала защиту, верно? — уточняет она, по-видимому, смирившись с тем фактом, что я с кем-то сплю, и теперь хочет убедиться, что я не стану обузой. — У нас уже был этот разговор. Я не собираюсь больше воспитывать детей. Не будь легкомысленной.

— Я знаю.

Я не знаю, радуюсь ли я тому, что она еще не узнала правду, или разочарована. Она думает, я сплю с Каллумом. Мне бы хотелось рассказать ей правду. Я хочу рассказать кому-нибудь об этом волнении, которое испытываю каждый раз, когда смотрю на Лив. Я хочу поделиться этим с кем-нибудь.

— Ты хочешь поговорить об этом? — внезапно спрашивает она.

Я зажмуриваю глаза за очками, почти смеясь, потому что слова вертятся у меня на кончике языка.       

Когда я не отвечаю, она замедляет машину, и я поворачиваюсь, наблюдая, как она подъезжает к обочине на тихой Левинсон-лейн, под навесом какого-то испанского мха.

Боже, просто езжай. Пожалуйста.

Она останавливается у обочины, и я чувствую, как она поворачивается ко мне всем телом, чтобы заговорить.

— Секс — важное событие, — говорит она, — независимо от всего, что ты видишь по телевизору и в