этот взгляд, тон голоса: собственнический и ревнивый, и все это из-за меня — разжигают во мне огонь.
— Иди в туалет, Клэй, — бормочет она, потирая воображаемый зуд на подбородке, пытаясь выглядеть незаметной в школьном коридоре.
Бабочки порхают у меня в животе, и я медленно прохожу мимо доски объявлений специальных комитетов и целующейся пары. Я толкаю дверь раздевалки и направляюсь в туалет.
Я думаю, что Лив нравится наш секрет, и, хоть я и благодарна ей, потому что просто хочу, чтобы она была со мной, я должна обдумать вопрос, почему она не прилагает больше усилий, чтобы раскрыть нашу связь. Я знаю, она сказала в отеле, что это, вероятно, не перерастет в отношения, учитывая, что мы обе через несколько месяцев уезжаем в колледж, но что-то не дает мне покоя. Вчера ночью я призналась ей в любви. Непонятно, забыла ли она, игнорирует ли это, или думает, что я солгала, но, когда она призналась в ответ, то сказала, что пошутила, так что это не считается. Она не призналась в ответ — не по- настоящему — и я не понимаю, почему мне немного больно от этого.
Часть меня хочет, чтобы она боролась за меня. Чтобы потребовала, чтобы мы шли по школьному коридору, держась за руки.
Лив проверяет кабинки, чтобы убедиться, что мы одни, а затем следует за мной в одну из них. Дверь запирается, и мои книги в беспорядке падают на пол прямо перед тем, как она тянет меня в свои объятия.
Скользнув рукой ей под юбку, я прижимаюсь к ней всем телом, пока она обхватывает руками мое лицо, и мы целуемся. У меня вырывается стон, пользуясь тем, сколько секунд у нас есть наедине, чтобы дать ей понять, как мне приятны ее действия. Ее язык ласкает мой, и я ощущаю ее аромат и арбузный вкус ее блеска для губ.
— Моя, — тяжело дыша, произносит она, проведя большим пальцем по моим губам. — До окончания школы. Хорошо?
— Да.
Оливия приподнимает мой подбородок и медленно целует меня в шею.
— Никто не должен знать об этом кроме тебя.
— Я знаю, — киваю я. — Не беспокойся, я знаю.
Я твоя. Просто не останавливайся.
Мы прижимаемся друг к другу, но, когда я пытаюсь ускориться, она замедляется, и я схожу с ума, потому что мы сможем побыть вдвоем только через несколько часов.
Я поднимаю ногу и ставлю ее на сиденье унитаза, она просовывает руку под свою черную бандану, которую повязала вокруг моего бедра. Этим утром она спрятана под моей юбкой от всех, кроме нее.
Опустив взгляд, поднимаю ее запястье и поворачиваю, чтобы посмотреть на нарисованного мной осьминога, спрятанного от всех, кроме меня. Я нарисовала его сегодня утром.
Мы не будем особо разговаривать в школе, но мы хотели оставить постоянное напоминание друг о друге.
— Я знаю, почему тебе нравятся восьминоги, — дразнит она.
— Осьминоги, — исправляю я ее и снова тянусь к ее губам. — И так много причин любить их. — Мы покусываем друг друга. — Ты знаешь, что они могут отсоединять конечности по желанию? Например, не отрывать их, а отсоединять, когда они в опасности? — Я продолжаю целовать ее, ее теплое тело заставляет мои руки покрыться мурашками. — В них всех есть яд, даже совсем немного, и у них девять мозгов, каждое щупальце может действовать независимо от других. Разве это не удивительно?
— Угу.
— И у них есть член, — продолжаю я. — И три сердца. Они едят свои руки, когда им скучно.
— Они могут ударить сразу восемь человек, — добавляет Лив и прерывает мой смех поцелуем, который становится все более глубоким, пока у меня не остается воздуха.
И мне приходится оторваться от нее. Я обвиваю руки вокруг ее талии, утыкаюсь лицом в ее шею и просто прижимаю к себе.
Просто обнимаю ее.
Лив замирает, и я понимаю, что она, вероятно, задается вопросом, что я делаю, но мне просто нужно запомнить этот момент. Я не знаю, правда ли я люблю ее, но мне будет больно ее отпускать. Это я знаю.
Наконец я отстраняюсь и снова целую, зная, что мы испытываем нашу удачу.
— Пойдем, — говорю я.
Я беру свои вещи, и мы направляемся в раздевалку, чтобы убрать нашу одежду и вещи для лакросса на день. Там все еще находится несколько человек, а я должна быть у бабушки через пятнадцать минут.
И еще мне скоро нужно появиться в Вайнд Хаусе. Я делаю только то, что мне абсолютно необходимо, если это не касается Оливии. Но… я также не хочу потерять миссис Гейтс. Я знаю, что помогаю ей, и это приятно.
— Во сколько ты будешь дома? — тихо спрашиваю я, не смотря на нее, хотя рядом с нами никого нет.
Она проходит мимо меня, бросает что-то в мусорное ведро, а затем, возвращаясь, засовывает руку мне под юбку.
— Я буду в театре как минимум до семи, — шепчет она. — А ты?
— Я освобожусь к трем, — отвечаю я. — Я могу прийти?
Она бросает выброшенные полотенца в корзину для белья и подходит, останавливается позади меня и делает вид, что интересуется чем-то в моем шкафчике.
— Или ко мне домой? — вместо этого спрашиваю я.
Мама знает Джэгеров, и, возможно, она знает Лив, но она бы не стала подозревать.
— Тебе нужно поспать, — бормочет она. — Мне нужно поспать.
— Мы не обязаны заниматься этим, — объясняю я, даже если она прижимается своим телом к моему и посылает определенно другие сигналы. — Мы можем поспать. Мы можем заняться чем угодно. Мне все равно. Я просто хочу быть там, где я смогу дотронуться до тебя.
Мы обе осматриваемся, рядом никого нет, и ее нос касается моей щеки, ее теплое, фантастическое дыхание вызывает мурашки у меня по спине.
— Забери меня отсюда в семь тридцать, — просит она.
— Хорошо.
Ее глаза встречаются с моими, когда ее рука скользит под мою рубашку, лаская мой живот. Я вижу, что у нее в голове разразилась война. Сомнение.
— Хорошо, — повторяю я.
Я больше не подведу ее.
Она снова наклоняется, вдыхает меня, а затем целует в висок.
— Буду ждать.
Кто-то движется позади нас, и мы обе резко поворачиваем головы, видя, как Кумер
