только на деревьях строит, другая – только под кустиком, третья – только в траве…
Опять налетает заряд! И по нашим головам, снова, стучат капли спорого дождя. А, мы – стоим посреди обширных луговин! Рысью, мы бежим к одиноко стоящей, здоровенной пихте. У этого дерева – огромная крона, её дождь не скоро пробьёт. С разбегу, мы падаем в травку, у ствола. Здесь – пригорок и нам открывается хороший вид.
– Ладно! – заключает Дыхан, – «Нет худа без добра» – полежим, посмотрим на окрестности…
Дождь скоро стихает. И мы выбираемся из-под пихты. Кругом – всё мокро! Крупные капли влаги стекают по зелёным, кожистым листьям бамбука…
Мы постепенно заворачиваем круг нашего маршрута вправо, чтобы к вечеру выйти на кордон. Я занят измерением диаметров самых толстых стволов, встречающихся нам деревьев.
– Вишня сахалинская, – бурчу я себе под нос, – Окружность сто шестьдесят восемь сантиметров. Это… пятьдесят четыре, диаметр. Неплохо!
– О! Ель иезская! Какая!.. Триста шестьдесят сантиметров! Значит, диаметр ствола – сто пятнадцать сантиметров! Здорово!
На лесистом гребне, в верховьях ручейка, что выходит прямо на кордон, в чаще лиственного леса, мы натыкаемся на старое дерево вишни.
– Вишня сахалинская! Старая! – рассуждаю я, глазами поедая дерево и в слепую доставая рулетку из кармана…
– Так! Два метра двадцать… диаметр ствола – семьдесят сантиметров! Ух, ты! – визжу я, – Рекорд породы!
Дыхан молча улыбается моим, ботаническим восторгам…
Знаете, как, продираясь по густому, южному лесу, я узнаю, что невдалеке от нас растёт магнолия? Под мои ноги, то тут, то там, попадаются огромные, прошлогодние листья! Простой лист, как у фикуса. Только, не такой толстый, не такой кожистый…
Как всегда, друг за другом, мы шагаем под кронами, по склону. Я поднимаю очередной лист с земли: «Мишка! Где-то магнолия, рядом!». Мы начинаем озираться по сторонам…
– Вон! – показывает глазастый Дыхан рукой, в сторону.
– Ага! Вижу! – я шагаю в сторону дерева магнолии, с рулеткой в руке…
– Окружность сто сорок два сантиметра! Это… сорок пять сантиметров, диаметр! Круто!
– Вон, ещё одна!
Я оглядываюсь на голос Дыхана и шагаю в другую сторону, к другому стволу.
– Этот – тоньше! Окружность сто семнадцать сантиметров! Диаметр – тридцать семь! Хотя, тоже хорошо! Как подтверждение существования множества приличных деревьев магнолии.
– Ну, да! Логично, – соглашается со мной, Дыхан, – Что оно, тут – не одно, такое!
Мы шагаем дальше…
Коричневый, покрытый крепкими, круглыми бляшками, ствол, ровной, вертикальной колонной уходит ввысь.
– Ель иезская! – сообщаю я, – Окружность три метра восемьдесят два сантиметра! Диаметр – сто двадцать два!
– Почему ты говоришь «иезская»? – замечает Михаил, – Всё время, ты говорил «ель аянская».
– Хм! По определителю, эта ель имеет два названия! – разъясняю я, – Оба названия справедливы. Мне, по душе – наше «ель аянская». Но определитель, первым – ставит японское название «ель иезская». Это название, как бы приоритетное, но, мне оно – поперёк горла. Вот, я и мучаюсь!
– Ха-ха-ха! – хрипло смеётся, над моей проблемой, Дыхан, – Патриотизм, Саня – это правильно! Патриотизм – в первую очередь!
Мы лезем поперёк распадков – пересекаем верховья первого, левого притока ручья Алёхина. В самом верху захламлённого распадка, в самой чаще, мы подбираемся к толстому стволу какого-то дерева. Какая, у него крона – ничего не видно. Из-за чащи мелких веток. Я подбираю с земли прошлогодний лист, сантиметров двадцать на сорок, размерами.
– Магнолия! – я озираюсь по сторонам, в поисках дерева, – Так, это она и есть?!
– Ну, да! – прищуривается Дыхан, выискивая оконце в мозаике крон лиственных деревьев, – Это магнолия!
– Магнолия! – поражаюсь я, толщине ствола, – Миш! Смотри, какая магнолия!
Я лезу в карман, за рулеткой…
– Окружность два метра пятьдесят четыре сантиметра. Значит, диаметр ствола… восемьдесят один сантиметр! Вот, это, дааа! Рекорд породы!
Я прищуриваюсь на дерево…
– Только, я думаю, что это – предел. Толще, магнолия, на Кунашире быть не может.
– Почему? – пожимает плечами, Дыхан.
– Смотри – она стара, как мамонт! Трухлявая! Молодая поросль вокруг пошла… Долго не протянет…
Алёхинский кордон. Раннее утро. Дыхановская работа по летним учётам птиц закончилась. Ура! Нам не нужно вставать на рассвете! Но… у нас исчез смысл нахождения на Алёхино! Вот, ведь, как…
Сегодня, своей парой, мы уходим с Алёхино. Через озеро Песчаное, мы выгребем на кордон Четверикова, на другой стороне острова.
А пока…
– Саня! – стукает входная дверь и в балок заходит Дыхан, – Хватай бинокль! Посмотри, как скопа рыбу ловит!
Меня долго упрашивать не надо – через два мгновения, я уже стою перед кордоном и смотрю в бинокль:
В небе над Алёхинской бухтой, на средней высоте, летит птица. Она стального, как чайка цвета. Размером крупнее коршуна и мельче орлана. Худосочная, голенастая. Пропорциями, она напоминает белоплечего орлана. Длинный хвост, узкие, длинные крылья. Это, тебе – не широкие «лопаты» орлана-белохвоста!
– Это скопа! – говорит Дыхан.
Птица летит и опустив клюв вниз, смотрит прямо под себя, на воду…
Вдруг, сделав небольшую горку, птица остановилась на месте, совсем как крачка трепеща крыльями! Чуть просела в воздухе и опять затрепетала на вершинке следующей горки… Сложила крылья и вертикально упала в воду!
– С такой высоты! – я смотрю, как птица, со всего размаха, воткнулась в воду…
Но, уже в следующее мгновение, скопа взлетела и постепенно набирая высоту, как гружёный бомбовоз, тяжело пошла в сторону высокой, лесистой сопки…
– Ого! – замечаю я, не отрываясь от бинокля, – Рыбу в когтях несёт!
– Ага! – кивает Дыхан, от своего бинокля, – Здесь хорошие морские окуни!
– Да?
– Ну. Ловятся даже на простую удочку! Вон там, на краю мыса. Андрей Терновой – большой мастер этой рыбалки.
Мы провожаем, в бинокли, скопу, пока та не скрывается за верхушками деревьев.
– Смотри, Саня! – Дыхан отрывается от своего бинокля, – Если с трёх вершин одновременно проследить в бинокли за летящей с добычей скопой – то можно вычислить её гнездо. Это такая методика.
– Интересно… – озадачиваюсь я, – Хорошая информация к размышлению.
– Ага! – соглашается Михаил.
– Скопы здесь всегда! – к нам выходит лесник, – Каждый день рыбу в бухте ловят.
Через час, своей парой, мы уже бодро шагаем по колеям зарастающей дороги, в сторону озера Песчаное. Буйство растительности обступает нас только первые километры, пока мы не выбираемся из бассейна речки Алёхина. Дальше, вокруг – пологие склоны сопок и затопленные бамбуковыми зарослями, чахлые, молодые березняки…
– Хм! – хмыкаю я, на это, – Вот что значит, охотское побережье! Выбрались с той стороны – и вот! Только чахлые, бамбуковые березняки!
Уже близок полдень. Мы добираемся до ручья Рыборазводный. На этом ручье, впадающем в озеро, когда-то действовал рыборазводный заводик. Отсюда – и название ручья пошло. Широкая пойма ручья – ещё стоит серая, голая, словно весной. Мы решаем спуститься по ней к озеру. Михаил шагает впереди, раздвигая руками высокую и редкую стену жёлтых соломин
