тебя лучшие работы, Йошида! — японский акцент в его речи стал сильнее; Мори был хмур и сосредоточен. — Почему ты просто не сдашься?!
Я пожал плечами.
— А похоже, чтобы мне было нужно сдаваться?
Четыре чёрных щупальца чуть подрагивали, но всё-таки вполне успешно сдерживали натиск чудовища, не давая ему добраться до меня и Голицына, пока чайная ложечка аккуратно выковыривала ревущей твари правый глаз.
Движение с другой стороны; Мори вырвал из блокнота новый рисунок, ни на секунду не переставая свободной рукой «чертить» вокруг себя защитные линии. На меня с жарким боевым кличем кинулся какой-то добрый японский молодец, вооружённый мечом размером с рельсу и обладающий неповторимой причёской в стиле «я у мамы вместо швабры». Ещё два щупальца метнулись в его сторону, но огромный меч отбил атаку…
— Похоже, что ты действительно силён, Йошида, — Мори был всё так же спокоен и безучастен. — Против людей. Но знаешь, в чём прелесть этих созданий? Они сильны настолько, насколько сильными изобразил их художник. То есть, я.
Да-да, мы уже поняли, что ты офигеть какая творческая личность! Не люблю творческих личностей, возможно, потому, что я и сам такой.
— Чисто из любопытства, — уточнил я, раздавливая щупальцами голову нарисованного бойца (в сторону брызнула антрацитово-пепельная кровь), — зачем ты нагнал всех этих ниндзя в своём «Саму-рамене», если умеешь такие вещи? Нарисовал бы побольше этих монстрюг, и всё.
— Ты неопытный, невежественный дурак, — заносчиво прокомментировал Мори. — Творения должны быть выполнены с душой, чтобы ожить; это не ремесло, это искусство, и…
— Вот как? — хмыкнул я. — А я-то думал, ты у нас мангака со стажем! Юкино говорила, в своё время ты выпускал по несколько журналов в день, отрываясь от карандаша только на маленькую тарелку лапши в день!
Вообще-то я не помнил, что именно говорила мне Юкино на эту тему; возможно, что-то другое? Кажется, она упоминала, что с деньгами у молодого Хидео было как раз неплохо… Впрочем, это и неважно.
Что важно, так это реакция нашего художника. А она была именно такой, какую я и «заказывал» — невозмутимость японца дала заметную трещину; Хидео моментально заткнулся и чуть побагровел.
И тут же пропустил сразу два удара; одна ложка заставила его рухнуть с каменной плиты, на которой он стоял, вторая — кажется, сломала ребро-другое. Японец стиснул зубы от боли — но, не издав ни звука, атаковал в ответ.
Карандашная линия скользнула у меня над головой; я еле успел отпрыгнуть, но тут же другая чиркнула меня по щеке, оставив глубокую царапину, а сверху спикировал новый нарисованный монстра — чудовищных размеров птица с заострёнными когтями и полуметровым клювом.
— Хочешь удержать меня, несмотря ни на что, не считаясь с потерями? — весело хмыкнул я, запуская несколько щупалец вверх. — Знаешь, что я думаю об этом, Хидео? Ты достойный продолжатель дела тех, старых якудза. Которые убили твою мать.
— Не смей!.. — взвыл было Хидео, подрываясь встать вертикально.
— А что? Вылитая копия, — заключил я. — Беспринципный ублюдок, достигающий цели любыми средствами. Знаешь, сколько твоих людей погибло или покалечилось сегодня там? Просто потому, что тебе захотелось удержать меня лишний часик в своей ловушке.
— Заткнись! — Хидео, кажется, и сам понимал, что, ярясь, пропускает удары, но ничего не мог с собой поделать. Один из столовых ножей мощным ударом вырвал у него из рук простой карандаш, другой опустился на него сверху вниз, раскалывая «оружие» пополам.
— И что теперь? — я с иронией поглядел на Хидео; щупальца отбросили в сторону мёртвых птицу и йети, которые, впрочем, и так быстро развоплощались.
— Дурак! — выплюнул Хидео, поднимаясь на ноги. От его невозмутимости не осталось и следа, теперь он весь буквально кипел гневом. В сущности, это несложно — только подтолкни. — Сила не в инструменте! Сила в художнике!
Я закатил глаза.
— Банальность на банальности, Хидео! «Сила самурая не в мече, сила самурая — сам самурай!». Хочешь что-то доказать мне — так покажи эту силу!
Рычащий от злости Хидео взмахнул рукой, и пять чёрных карандашных линий прочертились из-под его пальцев.
— Не рассуждай о том, чего не знаешь, Йошида Распутин! Сила это не игрушка! Сила это оружие! Сила…
— …это вкусно и питательно, — заключил я.
И потоки карандашных и чернильных линий устремились ко мне, вытягиваясь из фигуры замершего Хидео.
…поглотить чью-то Силу не так-то просто; Сила, заключённая внутри и выпускаемая небольшими порциями, недосягаема. В случае со старухой Рюдзин мне удалось всё провернуть так легко лишь потому, что Сила ещё только переходила в неё из источника — Обелиска. С Хидео же…
Ну, нет лучше способа заставить кого-то выпустить Силу наружу, во всей её мощи, чем довести его до белого каления. Гнев — то, что способствует получению Силы… и её же потере.
Вот и отлично.
Зашатавшись, Хидео рухнул на покрытые мхом камни и мятую траву; я долго выдохнул — и оглянулся на Голицыну.
— Ну вот. Я же говорил, что помощь мне не нужна.
— Я… я в вас не сомневался, Великий Мастер! — в глазах Антона Голицына горели звёздочки и сердечки. Если он и был разочарован тем, что я оказался Распутиным, то сейчас, после этого боя я полностью реабилитировался в его глазах. — Он потерял свою Силу, навсегда?..
— Увы, но это вряд ли, — я покачал головой, подходя ближе к упавшему без чувств японцу. — Сила восстановится, внутри него её ещё достаточно. Но ближайшие день-два он колдовать карандашом не сможет, да и вообще — больному прописан постельный режим. Ну-ка…
Два щупальца обвили Хидео — осторожно, чтобы не сломать новые рёбра, он всё-таки пригодится мне живым — и я понёс его в сторону припаркованной машины.
— Великий Мастер, вам дать бумажную салфетку? — подобострастно уточнил Голицын, семеня следом.
— Чего? — искренне удивился я.
— Салфетку. У вас кровь на щеке.
