не хватало ее присутствия. Ее взглядов, ее голоса, ее запаха, ее дыхания. Я обвинял себя в помутнении рассудка, когда невольно бросал взгляды на кровать, в надежде увидеть ее белое гладкое тело в пене простыни. Но видел лишь фантом, дразнящий призрак, который через мгновение таял, оставляя меня в полном отчаянии. И я понимал, что чем больше минует времени, тем невыносимее станет это чувство.
Я должен был сообщить обо всем отцу. Хотя бы для того, чтобы как можно скорее отменить свадьбу с самозванкой, которая должна состояться через четыре дня. Разговор предстоит нелегкий, но сейчас было не время для капризов. Я приказал подать перемену одежды и уже почти закончил переодеваться, когда принесли оповещение из дворца. Что ж, отец сам хотел меня видеть. И я догадывался, по какому поводу. Ему наверняка уже донесли о моем ночном визите в башню верховного. Или же сам верховный угодливо распустил язык, несмотря на все предостережения. Впрочем, все это уже не имело никакого значения — я сам намеревался посветить отца.
Должен признаться, что я оказался удивлен, когда меня пригласили в белый кабинет. Я ожидал мрака и графитной черноты, которая в полной мере соответствовала бы настроению отца. Но белый кабинет неожиданно встретил утренним светом. Я поклонился, вглядываясь в отцовское лицо, пытался что-то считать. Но, то ли глаза подводили меня, то ли я увидел благодушие и глубокое удовлетворение.
Как и полагалось, отец заговорил первым:
— Доброе утро, сын.
— И вам, ваше величество.
Повисла пауза. Отец просто разглядывал меня, и по его лицу блуждала лукавая улыбка. Наконец, он разомкнул губы:
— У тебя измятый вид. Ты дурно спал?
Да…. Разумеется, ему было известно о ночной поездке. Я счел возможным оставить этот вопрос без ответа.
Отец посерьезнел, линия рта стала жестче:
— Итак… этой ночью ты явился к верховному… Позволь узнать, для чего?
Я сглотнул, выпрямился, призывая на помощь все свое хладнокровие:
— Я полагал, что к астрологам обычно являются с весьма конкретными просьбами.
Отец хмыкнул, развалился в кресле, размяк:
— Вот как, сын? Ты настолько уверился в астрологии, что не мог дождаться утра? Если мне не изменяет память, ты всегда скептически относился к прогнозам.
Я кивнул:
— Кажется, я был непрактичен, отец, и не уделял должное внимание тому, чему следовало. Астрология — древнейшая наука. И весьма непочтительно подвергать сомнению то, во что верите вы.
Отец прищурился, барабанил пальцами по подлокотнику:
— Так что за прогноз ты хотел с таким нетерпением?
Я какое-то время молчал, сделал глубокий вдох:
— У меня есть основания полагать, что вам уже все известно, отец. И я считаю непозволительным утомлять вас повторным пересказом.
Отец поднялся, скрестил руки на груди, поджал губы. Его синие глаза искрили.
— И правильно делаешь… Мне известно все. И, разумеется, я не в восторге от того, что мой наследник позволяет себе подобное из-за какой-то девки! Дикарки! Ведь именно ее ты пытался разыскать?
Я на мгновение ощутил себя в шоковой заморозке. Смотрел на отца, отмечая, как его лицо буквально лучится ликованием триумфатора. Но как он узнал? Собственно, ответ был очевиден. Отец и сам когда-то вполне прозрачно намекал, но я предпочел легкомысленно забыть его слова. Но… это значило…
Я, наконец, сглотнул, стараясь прийти в себя:
— Так это сделали вы? Зачем?
— Затем, что через четыре дня ты женишься, и мне надоело слышать о том, что эта дикая потаскуха попросту не покидает твоих комнат. Хочешь скандал и истерику — изволь. Мне нужен этот брак, Тарвин. Мне нужен наследник с нагурнатской кровью. И пока я не получу это, ты можешь забыть об иных женщинах кроме своей жены и ее Теней. Но, если придется, то и Теней ты лишишься.
Я стиснул зубы:
— Она жива?
Отец повел бровью:
— Это будет зависеть от тебя.
Прекрасно… он нащупал слабое место и решил шантажировать — вполне в духе моего отца. Что ж… это известие было одновременно и благим и дурным. Но для начала следовало убедиться, что Мия жива — все объяснения потом. Сейчас отец не поверит ни единому слову. Но все будет выглядеть иначе, когда он ее увидит.
Я постарался взять себя в руки, сделать вид, что сдаюсь. Я кивнул:
— Должен признать, что вы правы, отец. Я слишком увлекся. Я признаю вашу мудрость, но удовлетворите мою просьбу. Велите привести дикарку. Я хочу убедиться, что она жива и здорова. Это единственное, о чем я прошу.
Отец улыбнулся:
— Я даже верну ее тебе, когда это станет возможным. Если захочешь.
Он вызвал охрану, велел позвать одного из сержантов вместе с женщиной. Ожидание казалось невыносимым. Отец был благодушен, смотрел и посмеивался, чувствуя, что, наконец, держал меня в кулаке. Но это ликование длилось недолго.
Сержант показался на пороге один. Поклонился, вытянулся струной:
— Ваше величество, смею доложить, что судно, перевозившее женщину, попало в перестрелку в толще облаков. Женщина упала из катера. Есть вероятность, что она погибла. Ведутся поисковые работы, но они пока не дали результатов.
Казалось, в меня ударила молния. Прошила от макушки до пят, и я даже почуял запах паленой плоти. Не в силах сдержаться, я почти подбежал к отцу и тряхнул его за ворот:
— Отец… что же вы наделали?!
56
Отец выглядел совершенно потерянным. Наконец, побагровел на глазах, замахнулся и отвесил мне звонкую пощечину, от которой, казалось, повылетали зубы. Я отстранился, точно очнулся от морока. Бледный сержант, стоящий у дверей перепугался насмерть. Отец повернулся к нему:
— Откроешь рот — лишишься головы. Вон!
Тот отсалютовал и тут же исчез.
Если бы взглядом можно было убить, я бы уже корчился на полу в луже собственной крови. Я совершил недопустимое. Еще и прилюдно… Но…
Отец приблизился, и я не успел увернуться от второй пощечины:
— Щенок! Как ты смеешь!
Я чувствовал во рту солоноватый привкус. Провел языком по зубам, проверяя, все ли на месте. Утерся ладонью, размазывая выступившую на губах кровь.
Отцу показалось мало. Он вновь занес руку, но я перехватил ее, сжал пальцы со всей силы:
— Довольно, отец! Уймитесь и послушайте! Довольно!
Его лицо пошло контрастными красно-белыми пятнами:
— Как ты смеешь?! Безмозглый щенок! Лишился рассудка из-за потаскухи!
Он почти шипел. Вены на висках и шее угрожающе вздулись. Мне на мгновение показалось, что его вот-вот хватит удар. Стыдился ли я в этот момент? Вовсе нет… Отец сам еще не знал цену собственного промаха. И он ее, разумеется, узнает.
Я медленно разжимал пальцы, вглядываясь в лицо
