— Он уже не молод, и болезнь… — начала Джулия.
— Тем не менее не в его характере так падать духом и столь мало интересоваться происходящим. Я боюсь, что его хворь, так сказать, продлена.
— Возможно, он копит силы к весне?
— Не будь такой наивной! — Сердито воскликнула госпожа Фатима. — Неужели мне снова придется развеять твою наивность? И подозреваю, что кто-то в доме использует яд малыми дозами, которые не сразу отражаются на состоянии раба, снимающего пробу с пищи. Такие вещи делаются не в первый и, боюсь, не в последний раз.
— Думаю, это возможно… — произнесла Джулия.
— Клянусь всеми джиннами! — воскликнула госпожа Фатима. — Не только возможно, но и очень вероятно. Хорошо, что о Мохаммеде дее заботится не одна женщина.
Джулия наклонила голову.
— Я скажу Базиму, чтобы он был бдителен.
— Безусловно, карлик знает об опасности. Однако не помешает сообщить ему, что другие тоже знают о ней, и напомнить о долге.
Как выяснилось, госпожа Фатима была права: Базим поклонился, согнувшись пополам, точно сломанный паяц.
— О воплощение изящества, — сказал он. — Ты оказываешь мне великую честь, делясь со мной тревогой о хозяине. Меня тоже беспокоил недостаток сил у эфенди. Сегодня я отдал приказ на кухню, обязывающий каждого, кто готовит блюдо, отведать его. И вот раб, занятый приготовлением шербета, любимого напитка дея, уже корчится на своем тюфяке. На него средство подействовало гораздо сильнее, чем на хозяина и раба, пробующего блюда, так что следует признать — Мохаммед дей получал все увеличивающуюся дозу этого яда продолжительное время.
— Произнес ли раб имя человека, который просил его применить яд?
— Нет, прекрасная госпожа. Он почти не может говорить, слов невозможно разобрать. Похоже, к ночи он умрет. В любом случае, сомнительно, что он был связан с кем-нибудь, кроме посредника, возможно, стражника или раба, которому платил тот, кому это было наиболее выгодно.
Базим тщательно избегал ее взгляда. Но оба они знали имя человека, о котором шла речь.
— Можно ли сделать что-нибудь, чтобы доказать вину этого человека и положить конец заговору?
— Нет, — сказал Базим и его грустные, как у спаниеля, глаза потемнели. — Время еще не пришло.
Вскоре после этого случая здоровье дея улучшилось, хотя цвет кожи остался желтым. Джулия опасалась, что его ум тоже пострадал, так как он подолгу сидел, глядя в пустоту, а затем, возвращенный к действительности, не сознавал, что прошло время. Он становился все более зависимым в своих решениях от советчиков: от своего великого визиря, от внука, от капитана янычар. Джулию особенно беспокоило, что он часто соглашается с ее выводами и поступает согласно им.
Однажды дей сидел на диване, посасывая чубук кальяна, и, казалось, не замечал удушающей жары. Неожиданно он заговорил:
— Верил ли великий император Запада Наполеон Бонапарт своему окружению?
— Я не уверена, о правитель века. Я думаю, как все смертные, которым неизвестна воля Аллаха, иногда — да, иногда — нет. Он часто говорил о судьбе и сознавал, что чем выше поднимался, тем меньше у него оставалось свободной воли. Он всегда знал, что рожден для великой цели и, пока идет к ней, будет неуязвим. Но император опасался, что, когда его миссия завершится, кто угодно, даже муха, сможет стать причиной его смерти.
— О, — сказал Мохаммед дей, медленно кивая. — Я тоже, тоже. А осознавал ли он, когда оказался на острове Святой Елены, что выполнил свое предназначение?
Джулия ответила не сразу.
— Не думаю, что он мог признаться в этом самому себе, эфенди. Но, видимо, так оно и было.
Он наклонил голову в знак согласия и глубоко вздохнул.
— Коба, звезда радости, принеси цимбалы и играй мне, пока я не засну, чтобы эта сладкая музыка заставила меня забыть о боли, так как мое назначение тоже выполнено.
За прошедшие месяцы Джулия научилась играть на цимбалах. Теперь она извлекала из струн чарующую мелодию, исполненную грусти. Один раз ей пришлось остановиться, чтобы стереть слезы, бежавшие по лицу.
Постепенно к Мохаммеду дею вернулась прежняя сила, и мрачное настроение покинуло его. Когда летняя жара стала спадать, он начал подумывать о выезде на охоту. Джулия, которая теперь редко покидала его, тоже должна была ехать. Возможность покинуть дворец и жаркий, пыльный город сильно взволновала ее. Почти два года она провела как в тюрьме. Не считая одного или двух коротких выездов на базары с деем, она не покидала башни и переходы дворца. Она стосковалась по свежему воздуху, хотела чувствовать солнце на своем лице и ветер в волосах. Ей хотелось впечатлений, новых звуков и красок. Но больше всего она жаждала, пусть даже краткой, иллюзии свободы.
Места, куда дей собирался на охоту, были расположены у подножия Атласских гор в двух сотнях миль от Алжира. Перед рассветом их караван из двухсот верблюдов отошел от городских ворот. С ними ехала высшая придворная знать, включавшая и Кемаля, и Али пашу. Верблюды, тяжело навьюченные едой, подушками, кухонными принадлежностями и рабами, все-таки проходили не менее семидесяти миль в час.
В первую ночь они расположились в далеком оазисе. Джулия, утомленная ездой на верблюде, убаюканная свежим воздухом, заснула быстро и без сновидений. Утром она облачилась в длинное черное бесформенное одеяние с прорезями для глаз, которое считалось приличным носить женщине среди мужчин, и вышла из шатра.
Погонщики, подзывая, ругали верблюдов, так как те упрямились — им совсем не хотелось носить тяжести в такое прекрасное утро. Воздух был прохладен и свеж; высоко вздымались вершины пальм, и голубой шатер дея, казалось, был окутан серебром.
Двое мужчин вышли из отдаленной палатки и направились к шатру дея. Они носили одежду, обычную для алжирских мусульман, но у одного из них на голове был тюрбан, у другого шарф, перевитый шнуром. Оба — бородатые и не маленького роста, хотя один был выше другого почти на два дюйма. Когда они подошли ближе, Джулия узнала Али пашу, который носил тюрбан. Она поняла, что он тоже узнал ее, и заметила вспыхнувший в его черных глазах интерес. Переведя взгляд на второго мужчину, Джулия заметила рыжеватую бороду, обветренное лицо, загорелую кожу, плотно обтягивающую мускулы. Под густыми бровями глаза сверкали словно синее стекло. Он и Али паша прошли мимо, тихо переговариваясь. Это был белый раб-христианин по имени Редьярд Торп.
Глава 17
Утром третьего дня разведчиками был замечен великолепный лев. Поскольку он находился не очень далеко от каравана, Джулия умоляла, чтобы ей позволили ехать рядом с деем. Ее мотивы были смутными даже для нее самой. Конечно, надоело оставаться в лагере, в душной палатке, хотелось быть там, где движение и, да, пожалуй, некоторая опасность. То, что человек, в котором она узнала Реда, мог также оказаться среди участников, безусловно, сыграло не последнюю роль. Мохаммед дей охотно согласился. Поэтому охотников было двенадцать человек: Джулия и дей, Базим, еще двое придворных, три разведчика, Кемаль с одним из своих молодых спутников, и Али паша с рабом-христианином, который стал его другом.
