И ваш отец… Он маг. Это внушает надежду.
— Думаете, ему нужны наемники?
Морган все косился на проклятую повязку, не мог отвести от нее взгляда, словно вина пригвоздила его к ней.
— Я умею не только убивать, мой друг, — Форсетти улыбнулся лишь уголками губ. — Слышал, что принц Бервин хочет основать поселение за Дагмерской грядой, чтобы надежно запечатать новые границы с Югом. Это правда?
— Насколько мне известно.
— Я бы мог пригодиться. Да и только представьте себе, что стало бы с Праттом, если бы я покинул Север. Этот бурдюк коровьего дерьма просыпался бы каждую ночь в слезах!
Морган засмеялся, представив эту картину, но быстро помрачнел вновь. Ему отчего-то казалось оскорбительным смеяться здесь, в этом замке, на этой земле. Воспоминания еще не остывших в памяти дней сдирали с его губ улыбку. Форсетти испытующе посмотрел на него единственным глазом.
— Я хотел убить вас, — невзначай обронил он, словно эти слова были легче птичьего пера. — Хотел найти каждого, кто нес тот щит и убить за то, что я не остался там, среди трупов.
Усилием воли Морган заставил себя не шелохнуться. Быть может потому, что не слышал в голосе корсианца угрозы — это была честность. Неприятная, колющая, раздирающая правда. Морган не понимал, чем был одержим Форсетти, произнося ее — безумием или болезненной необходимостью поделиться ею хоть с кем-то, оттого он просто слушал, глядя себе под ноги.
— Помню, как вцепился в вашу руку, моля о смерти. Я был ранен много раз. Любой бой — это раны. Со временем ты даже привыкаешь, но та боль… Она была несравнима ни с чем… Она так часто вырывала меня из этого мира куда-то во тьму, что всякий раз я думал, что больше не вернусь. Но дни шли, и теперь я рад, что не достался ей. Я рад, что рядом со мной в ту ночь сражались настоящие герои, и мы победили. Пускай цена оказалась так велика. Спасибо, что не оставили меня там. Если я могу хоть чем — то отплатить…
Моргана необъяснимо охватывала злость каждый раз, как кто-то начинал говорить о бойне у холма, окутывая его славой. Желая скрыть раздражение, он плотно стиснул кулаки, но вскоре отыскал им мирное применение, и принялся накрывать опустевшие клетки цветастыми пологами.
— Я не сделал ничего героического, — пробубнил он.
— Скажите это выжившим из Пятого полка. Они говорят, что ход того боя определили маги, а вы подходите на роль героя куда лучше, чем я или Пратт. И неважно согласны вы с этим или нет, поверьте мне.
Форсетти направился к двери, увидев, что Морган озабочен сохранностью птичьих клеток больше, чем разговорами о подвигах, вызвавших в нем столько сомнений. Но тот не смог отпустить его так просто. Он решил, что ответ на один из роящихся в его голове вопросов мог быть важнее, чем уверения в отсутствии желания мести.
— Стой, Касс! — он отбросил очередную вышитую серебром ткань, и в воздух взметнулось облачко пыли. — Если бы мы пришли раньше, как много сложилось бы иначе?
Маг дрогнул, но обернулся. Он улыбался, и Моргану было невдомек, как у него хватает на это сил.
— Я часто думаю, что, если бы я не ломанулся в гущу боя раньше Артура? Углядел бы я того лучника? Остался бы принц Ангеррана жив? Но эти мысли все равно, что яд или рана, что все никак не заживет. Наши самые страшные шрамы, милорд, не здесь, — он повторил пальцем на собственном лице очертания того, что исказило лицо Моргана. — Они остаются в наших умах воспоминаниями, прогнившими из-за чувства вины. Никто не вернулся с того холма более живым, чем был.
Глава 18. Чистая кровь
Храм пути Создателя. Дагмер
Они стояли в тени за широкой храмовой колонной, дожидаясь появления Священного караула. Ивэн не терпел этого места — ему не хватало света, воздуха и умиротворенности. Здесь, в большом храме Дагмера, с углами, напоминающими ребра выброшенного на берег морского чудовища, он чувствовал себя неуютно. Ему хотелось только одного — быстрее покончить с нелепым и унизительным ритуалом, и вырваться за тяжелые двери на шумные улицы. Гигантская статуя безликого Создателя вызывала в нем раздражение, со своей высоты она, несомненно, взирала на него с непомерным презрением.
— Это немыслимо! — прошипел он в бессильной злобе, то и дело выглядывая из-за колонны, чтобы посмотреть на Роллэна Локхарта.
Тот стоял посреди храма в лучах пробивающегося сквозь узкие окна света. Его голова была опущена, плечи поникли. Он расставил ноги широко, будто его мотало по палубе корабля, попавшего в шторм.
Мириам презрительно фыркнула, по обыкновению с легкостью разделяя дерганную, тягучую злость с Ивэном. Морган, удобно устроившись на скамье, лишь равнодушно пожал плечами. Для него предстоящий ритуал был обыденностью, и если и вызывал в нем возмущение, то умело запрятанное под непроницаемым лицом.
— Ты знаешь кого-то добрее и праведнее, чем Роллэн, дядя? — Ивэн обратился к нему, ища поддержки и одобрения тех взбалмошных мыслей, что не давали ему покоя.
Он правил Дагмером первую зиму, но ему успели опостылеть беспричинные измывательства над молодым лекарем. Они приводили его в замешательство. Роллэн был странноват и наивен для своих лет, но темная магия была далека от него как солнце от земли. Он подкупал всех вокруг большим сердцем и оторванностью от мира, но едва ли они придавали бы ему очарования, будь он и в четверть не так талантлив.
— Тебе знаком чародей, способный заговорить эликсир лучше, чем он? — Морган нередко заставлял Ивэна придумывать ответы на собственные вопросы, чем зачастую выводил племянника из себя.
— Он лучше прочих. Оттого теперь он здесь, — Мириам бросила на скамью меховую накидку и тряхнула волосами. Зимой, припорошенные снегом, они были неукротимы, обращаясь в беспорядочный огненный вихрь.
Морган молча кивнул, соглашаясь с ней.
— Кто может желать ему зла? Я хочу, чтобы это прекратилось, — Ивэн не унимался. В этот раз он бросил взгляд на пастора Эйлейва, занятого последними приготовлениями. Тот выронил чашу, украшенную самоцветами, и она с оглушительным звоном покатилась по каменному полу.
— Это не в твоей власти, мой король, — на лице Моргана мелькнула снисходительная улыбка. — Присутствие в городе Священного караула — наша плата за свободу. Роллэн одаренный юноша, но ничего не смыслит в торговле.
— Как бы не так, — Ивэн вконец разозлился, удивляясь способности дяди, уничтожать самые светлые порывы. — Он лишь ставит человечность выше интересов торгашей, а для них звон дукатов слаще голоса матери!
— Ничего не стоит быть благородным, когда твоя семья богаче многих в
