Я написал в ответ, что не могу дистанцироваться от сделанных мною заявлений и никак не могу смягчить недовольство Миньини тем, что "дело вышло на международный дипломатический уровень".
В то же время я получил длинный е-мейл от Габриэллы Карлицци, которая, очевидно, оказалась одной из первых покупательниц нашей книги "Сладкие холмы крови".
Вот и я, дорогой Дуглас… Вчера вечером я очень поздно вернулась из Перуджи, за последние три недели я трижды побывала у следственного судьи, потому что, вы знаете, со времени ареста Марио Специ многие люди, годами жившие в страхе, выходят со мной на связь, и каждый хочет рассказать о том, что лично знает о деяниях Марио…
Ты спросишь, почему они молчали раньше?
Из страха перед Марио Специ и перед теми, кого они со всеми основаниями подозревали в стремлении "прикрыть его".
Итак, вернемся к тебе.
Мои занятия в последние дни дали мне возможность убедить д-ра Миньини, что ты никак не мог быть замешан, и, повторяю тебе, Дуглас, в отношении твоей благонадежности следственный судья вполне уверен и спокоен.
Между тем я повторяю приглашение тебе приехать в Италию, и ты увидишь, что со следственным судьей все разъяснится, он готов, если хочешь, даже встретиться в Перудже с тобой и твоим адвокатом — надеюсь, ты не выбрал адвоката Специ — и ты будешь полностью чист от любых подозрений.
Я прочла книгу "Сладкие холмы крови" и должна прямо сказать, что лучше бы твоего имени на ней не было. Книгу затребовала прокуратура, и я думаю, это будет иметь юридические последствия… К несчастью, Дуглас, ты подписался под содержанием книги. Это очень серьезное дело, не имеющее никакого отношения к работе Миньини, однако теперь в глазах системы уголовной юстиции ты рискуешь подорвать свою писательскую репутацию. Специ, опираясь на престиж твоего имени, втянул тебя в ситуацию, которую я сумею смягчить, если ты приедешь в Италию, и потому нам так важно срочно увидеться, поверь. На этой книге, рогса misere, стоит твое имя! Прости, но я прихожу в бешенство, думая о дьявольских уловках этого Специ.
Я жду от тебя известий, тепло обнимаю тебя и твою семью.
Габриэлла.
Еще одно: поскольку я думаю, что "Нью-Йоркер" тоже должен отстраниться от Специ и его действий, я, если хотите, могу объяснить некоторые вещи в интервью, вытащив тебя из ситуации, в которую втянул Специ, то есть я могу продемонстрировать американской прессе твою слабую причастность к "фальшивке".
Я читал, не веря своим глазам, и наконец впервые за несколько недель рассмеялся, осознав нелепость происходящего. Какой романист, какой сатирик мог бы изобрести персонаж, подобный этой женщине? Думаю, никому это не под силу.
Приближалось 28 апреля, день пересмотра дела Специ в трибунале. 27 апреля я переговорил с Мириам. Она страшно боялась предстоящего процесса и сказала мне, что адвокаты разделяют ее пессимизм. Если судья оставит Специ в предварительном заключении, тот проведет в тюрьме еще по меньшей мере три месяца, до следующего пересмотра, а отказ от прежнего решения станет еще менее вероятен. Итальянская судебная система движется с неторопливостью ледника — Специ мог годами сидеть за решеткой, дожидаясь суда.
Адвокаты Специ выяснили, что Миньини собрал на слушание дела всю придворную прессу в полной уверенности, что Специ останется за решеткой. Это было самое заметное дело за всю его карьеру. Национальная и мировая пресса осуждала его все горячей с каждым днем. От победы на этом процессе зависела его репутация.
Я позвонил Никколо и попросил предсказать судьбу Марио. Ответ был осторожным и пессимистичным.
— Судьи в Италии поддерживают своих, — только и сказал он.
Глава 55
В назначенный день 28 апреля 2006 года к тюрьме Капание подъехал фургон, чтобы отвезти Специ и других заключенных, чьи дела были назначены к слушанию на этот день, в трибунал Перуджи. Охранники Специ вывели его во двор и вместе с остальными загнали в клетку в кузове фургона.
Трибунал, одно из известных зданий в средневековом центре города, возвышается над пьяцца Маттеотти, словно воздушный готический замок белого мрамора. Он упоминается в путеводителях, и тысячи туристов ежегодно восхищаются им. Возведенный двумя прославленными архитекторами Возрождения, он стоит на фундаменте стены двенадцатого века, окружавшей некогда Перуджу, которая и сама выросла на массивных каменных блоках этрусского поселения трехтысячелетней давности, вынутых из стен, ограждавших древний город Перусию. Над величественным входом в здание стоит статуя женщины в тунике, с мечом в руках, улыбающейся загадочной улыбкой всем входящим. Надпись на пьедестале называет ее "Iustitiae virtutum domina" — "Госпожой добродетели правосудия". По сторонам от нее два грифона, символы Перуджи, сжимающие в когтях тельца и овцу.
Фургон остановился на площади перед зданием трибунала. Здесь ждала появления Специ толпа журналистов и телерепортеров. К ним стали присоединяться любопытные туристы, чтобы взглянуть на злосчастного преступника, привлекавшего такое внимание.
Заключенных выводили по одному, по очереди. Слушание дела каждого занимало от двадцати до сорока минут. Их окружали журналисты, публика и даже супруги. Мириам приехала в Перуджу на машине и сидела на деревянной скамье в коридоре, ожидая новостей.
В 13:30 настала очередь Специ. Его вывели из клетки и провели в зал суда. Он улучил момент улыбнуться Мириам и поднять большой палец, подбадривая ее.
Три судьи сидели за длинным столом. Все они были женщины, облаченные в традиционные одеяния. Специ посадили посреди комнаты, лицом к судьям, на жесткий деревянный стул без подлокотников и без стола перед ним. За столом справа от него сидел государственный обвинитель Миньини и его ассистент, слева — адвокаты Специ. Их было четверо.
Слушание длилось не двадцать и не сорок минут, а семь с половиной часов. Позднее Специ описывал этот процесс:
"Я не могу точно вспомнить все семь с половиной часов, только обрывки. Я помню страстное выступление моего адвоката Нино Филасто, знавшего, как никто другой, всю историю дела Монстра и всю чудовищность расследования. Этот человек обладал пламенным чувством справедливости. Я помню покрасневшее лицо Миньини, склонявшегося над бумагами под грохот голоса Нино. Помню круглые глаза молодых судебных репортеров, потрясенных, возможно, горячностью речи адвоката, не трудившегося подбирать эвфемизмы. Я слышал, как Филасто упомянул имя Карлицци… Я слышал, как Миньини говорил, что я отрицаю участие в деле Нардуччи и в деле Флорентийского Монстра, но мне еще не известно, что он, Миньини, "располагает чрезвычайно деликатными и щекотливыми материалами", доказывающими мою виновность. Я слышал, как Миньини кричит, что в моем доме найден "скрытый за дверью сатанинский камень, который обвиняемый упрямо именует дверным упором"".
Специ запомнил, как Миньини грозил ему пальцем и негодовал по поводу "необъяснимой озлобленности, проявленной Специ в отношении следствия". Но лучше всего запомнилось ему высказывание Миньини о "чрезвычайно опасной манипуляции сведениями" и слаженном хоре поддержки в средствах массовой информации, возникшем в результате ареста обвиняемого. "Обвинения, представленные сегодня трибуналу, — лишь верхушка айсберга ужасающей величины".
