— А ты будешь на котлету похож, если сейчас не переоденешься, — зло буркнул Аркаша.
Славка вытряхнул содержимое пакета на кровать. Там оказались тёмно-синие, в тонкую полоску штаны, рубаха с широким красным узором вышивки по груди, рукавам и подолу, тканый пояс с тяжёлыми кистями и атласный картуз с искусственной гвоздикой на околыше. В коробке обнаружились совершенно новые сафьяновые сапоги с загнутыми мысками.
— Чо за маскарад? — растерялся Славка.
— Одёжка, ослеп? Напяливай, давай!
— Да зачем?!
— За шкафом! Хозяйка велела…
Сердце ухнуло вниз. Если чего и страшило Славку, то это личная встреча с хозяйкой, от которой ожидать можно было чего угодно.
— Зачем? — глупо повторил он, вертя в руках неплохой по выделке сапог.
— Чего заладил-то? Заело?
Белобрысый снова наполнил кружку и снова выдул её в несколько больших жадных глотков. Выдохнул шумно и посмотрел на Славку. Во взгляде злость и обида — былой бесшабашной весёлости и следа нет.
— Давай, шевелись! Ждут нас!
Славка нехотя начал переодеваться.
— Ладно тебе, скажи уже, — почти взмолился он, обматываясь кушаком.
Губы Аркаши растянулись в злорадной улыбке:
— Сам щас всё узнаешь! — и вдруг каким-то потерянным и уставшим голосом добавил: — А ладно… Женить она тебя хочет. Свадьба сейчас будет.
— Чо-о? — мяукнул Славка, холодея. — Какая свадьба?
— Да вот такая…
Что-то оборвалось внутри, тихонько зазвенело в голове, перекрывая все прочие звуки, Славка плюхнулся на кровать и замер, глядя перед собой.
Аркаша тихонько выругался и уселся на кровать напротив.
— Эй, дурило! Чтоб ты знал, я б на твоём месте хотел оказаться. Читка, хоть и шлюха, но девчонка хоть куда! Понимаешь? — он противно хихикнул. — Хоть куда! Таких ещё поискать!
— Чита? — эхом повторил Славка, ещё глубже проваливаясь в омут паники.
— Ну, не на себе же Вероника Егоровна тебя женить хочет, — невесело хмыкнул Аркаша. — Это не наказание, награда. Пошли уже!
* * *
По дороге Аркаша поучал, как следует себя вести. Из всего сказанного Славка уяснил, что, явившись перед взором хозяйки и её гостей, следует молча поклониться в пояс, а дальше уже действовать по ситуации, согласно правилам «ничего нельзя» и «выполняй всё, что скажут». Именно этого «всё, что скажут» он и боялся больше всего.
Раньше он никогда не задумывался, а как бы сам он вёл себя, случись ему быть господином? Но после того как Дядёк спросил его об этом, нет-нет, да и задавался вопросом, а как это — быть тем, в чьём полном распоряжении находятся тело и душа другого человека? И пусть Дядёк говорит, что душа не принадлежит никому, кроме Бога — это не так. Он знает, что не так. По себе знает. Вот сейчас его душа трепещет, и заставил её трепетать вовсе не Бог. Хозяйка. Стоит ей только захотеть, и она вывернет его душу как старый полушубок. Так каково же это? Поддался бы он искушению испробовать все возможности такой власти? А это огромное искушение. В фантазиях легко блюсти нравственную чистоту. Особенно, когда эти фантазии бесконечно далеки от реальности. Всякий раз, думая об этом, он говорил себе «никогда!». Нет, он бы не стал издеваться над другими! В угоду своим низменным желаниям переступать через все божьи и человеческие нормы морали — нет, нет, нет! Но… Всякий же раз чувствовал, что не до конца честен с собой. Чита! Если бы он владел ею, как владеет ею хозяйка! Удержался бы он от того, чтобы не воспользоваться её прекрасным телом себе в удовольствие? Отказался бы насладиться её безропотным послушанием? И где-то там, на изнанке его души, таился верный ответ. И чтобы заглушить этот тихий, но настойчивый голосок, он снова и снова яростно повторял себе: «Никогда! Никогда! Никогда!»
* * *
На высоком берегу гавани на площадке между двумя «пушкинскими» фонарями стоял большой крытый кружевной скатертью стол, уставленный различной снедью, полупустыми бутылками и бокалами. За столом расположилось человек пятнадцать, включая хозяйку.
Чуть в стороне от стола белел небольшой шатёр, увенчанный золочёным шпилем и украшенный воздушными шарами и разноцветными лентами.
Дальше, в небольшой низине, осторожно щупал сумерки нервными пальцами костёр. Рядом с выложенным булыжниками костровищем подмигивал остывающими углями длинный мангал на изогнутых кованых ножках. По другую сторону костра на широкой садовой скамейке-качелях, подложив под голову пухлые руки, в позе младенца спал огромный толстяк в голубых шортах и розовой рубашке, из-под которой, как перезревшее тесто, вывалился рыхлый бледный живот.
При виде подошедших Аркаши и Славки гости разом загомонили, словно свора собак в предвкушении скорой кормёжки. Столько «светлых» в одном месте Славка ещё не видел никогда. Даже по телевизору. И все они смотрели на него: кто-то с любопытством, кто-то с иронией, а кто и с презрительной гримасой на лице. От этих взглядов ему стало совсем не по себе.
Белобрысый вышел под свет фонаря и согнулся в поясе.
— Привёл, Ваша Светлость.
Славка стащил с головы картуз и неловко повторил Аркашин поклон.
Ника сидела на золочёном стуле во главе стола, развернувшись спиной к гостям. Она окинула придирчивым взглядом застывшего Славку:
— Ну, привет, подарок!
— Доброго вечера, Ваша Светлость, — едва слышно прохрипел Славка непослушными губами.
Вероника Егоровна довольно улыбнулась и обернулась к гостям:
— Ну вот, мои дорогие! Наш жених! Встречаем!
Из-за стола вышел мужчина в светло-коричневом клетчатом пиджаке и узких оранжевых штанах. Он танцующей походкой подошёл к Славке и, картинно выгибаясь, осмотрел его с ног до головы.
— Хо’гошенький какой! — воскликнул он, сильно грассируя, и обернулся к Веронике Егоровне. — П’годай!
— Альберт! — засмеялась хозяйка. — Сразу быка за рога! Нет уж! У меня на него свои планы! Ты же знаешь!
— Давай поменяемся! Бе’ги любого из моих мальщищек! Ты же видела моих адонисов? Какого хочешь заби’гай! А я ещё и доплачу тебе за это чудо!
— Нет, нет и нет! Он мой! У тебя уже сколько их? Десять?
— Двенадцать, — самодовольно улыбнулся клетчатый, поглаживая пальцем бровь. — Апостолы! Все как на подбо’г!
— Вот! А у меня только двое пока. Не жадничай!
Мужчина с сожалением посмотрел на Славку и, тяжко вздохнув, пошёл обратно к столу. Проходя мимо хозяйки, он задержался и прошептал:
— Дай хотя бы поп’гобовать! Неужели ты откажешь мне в такой малости?!
— Я подумаю, — сладко жмурясь, ответила Вероника Егоровна и погладила его по руке. — Давай не будем торопиться.
Славка, слышавший этот тихий разговор, без труда понял, о чём именно идёт речь, и обмер.
