Изложив, таким образом, содержание пергамента, Абул снова свернул его в трубку и слегка хлопнул им Сариту по макушке.
— Ну, теперь ты все знаешь, Сарита. И что ты на это скажешь?
Она прищурилась.
— И скажу. Ты должен сказать всю правду о предательстве его дочери, пока ей не поверили и остальные.
— У меня нет доказательств.
— А мое присутствие здесь лишь подтверждает обвинение эмира, — медленно проговорила она, — а другие поверят ему?
Абул кивнул.
— Эмир Абенпаррати, второй по значимости семьи в халифате, только что потребовал от меня, чтобы я отрекся от престола. Если я не подчинюсь, то против меня начнут военные действия.
— И все из‑за меня? — нахмурилась Сарита.
Абул утвердительно кивнул.
— Все это не так просто, Сарита. Ты просто оправдание для того, чтобы совершить то, что они уже давно затевали. Но совсем недавно я сделал несколько промашек, которые могли повлиять на нерешительных и привлечь их на сторону оппозиции.
— В обращении с Айкой?
— Да, я пренебрег кое‑чем и тем самым проявил беспечность.
— И что же теперь делать?
— Я должен ответить на вызов, а потом посмотрим, каков будет их дальнейший ход.
— Ты очень обеспокоен?
— Все это гораздо серьезнее, чем я думал вначале, — признался он.
— И если мы будем воевать в нашей собственной стране, хищники‑чужестранцы смогут поживиться легкой добычей. Вот что беспокоит меня больше всего.
— И Гранада достанется испанцам?!
— Рано или поздно, да, — сказал он. — Мы не сможем долго удержаться против соединенных сил Арагона и Кастилии, но я бы предпочел, чтобы это произошло не в мое правление.
— Да, я понимаю, — она провела рукой по его щеке. — Не может быть, чтобы я не могла как‑нибудь помочь этому.
— Просто будь здесь, — сказал он. — Я должен знать, что ты здесь, если я должен буду уехать от тебя.
Она печально улыбнулась.
— А ты не держи от меня тайн, Абул. Обещай мне это.
— Я обещаю.
Абул принял брошенный ему вызов и начал готовить Альгамбру к осаде. Такую крепость взять будет непросто, но сама по себе попытка сделать это ослабит его в глазах сторонников. У него не было иллюзий относительно того, что многие из них останутся на тонущем корабле. Слишком многое будет поставлено для них на карту в случае победы его врагов.
Он послал войска патрулировать королевские дороги, и теперь ему поступали регулярные сообщения о перестрелках между его людьми и людьми рода Мокарабов и Абенцаррати.
Абул имел своих шпионов во всех лагерях и неустанно работал над тем, чтобы перехитрить врагов, распространяя собственные истории и с болью в сердце следя за тем, как благодаря его же махинациям, на радость врагам раскалывается и слабеет королевство, которое он всегда старался укреплять. И все же иного выхода у него не было.
Однажды к воротам Альгамбры прибыл полк солдат. Он прибыл для того, чтобы передать калифу послание от эмира рода Мокарабов. Послание, содержащееся в деревянной шкатулке, оказалось ничем иным как головой одного из калифских шпионов при дворе Фердинанда и Изабеллы.
Смысл этого послания был ясен. Силы, объединившиеся против калифа, нашли поддержку испанских монархов. «Что же они должны были предложить взамен?» — подумал Абул. Верность нового калифа испанцам? Они были дураками, если поверили в то, что христианские Величества согласятся на что‑нибудь меньшее, нежели полный контроль над Гранадой и уничтожение Мавританско‑испанского правления.
Сарита постоянно задавала ему вопросы, напоминая о его обещании не держать ее в неведении.
Он, по мере возможностей, терпеливо отвечал на них, но большую часть времени бывал занят и у нее появилась привычка прислушиваться к внутридворцовым слухам. Кадига постоянно поставляла ей кухонные сплетни и Сарита решила, что они не менее надежны, чем что‑то еще.
Абул, по крайней мере, внешне был по‑прежнему уравновешен, будто суматоха и опасность, висевшая в воздухе, его не трогали. Но Сарита временами была не уверена в том, что так оно и было на самом деле. Он утратил свое чувство юмора, готовность смеяться, мягкость, к которой она так привыкла, и иногда она видела в его глазах пугающее сомнение. Может быть, Абул подвергал теперь сомнению то, что раньше ему казалось неоспоримым?
Это тревожило Сариту, но и наполняло сочувствием и желанием помочь. Но она не знала, как это сделать. Она была рядом с ним, и он часто приходил к ней в середине дня, чтобы забыться в любви, в которой она никогда ему не отказывала, и отогнать гложущие его сомнения, чтобы вновь обрести равновесие.
Иногда ей казалось, что он использует свою страсть для того, чтобы обратить свое расстройство в любовное волнение, чтобы уничтожить себя, а после возродиться из пепла, подобно фениксу. А иногда он хотел от нее тихих любовных ласк, чтобы с помощью ее тела обрести телесный покой. Любовь их была разной, и Сарита, решившая изо всех сил помогать ему, с помощью своего ума и наблюдательности способствовала тому, что он всегда уходил от нее сильнее и спокойнее, чем приходил к ней.
Но всего этого было недостаточно, чтобы унять ее тревогу, и утолить желание действовать в момент, когда, казалось, земля рушилась под ногами.
Эта борьба слишком неблагодарна, пусть они попадут в услужение к испанцам, если им так этого хочется. Но она решительно подавляла в себе это и не имела права ни делать такие заявления, ни права навязывать Абулу тот образ мыслей, который не был ему присущ.
Как‑то Кадига предстала перед Саритой, когда та сидела в серале, слушая музыку, окруженная женщинами, которых, казалось, не волновал тот хаос, который царил за стенами их золотой клетки.
— Господин Абул хочет, чтобы вы пришли к нему в бани, — сказала она.
Сарита, не медля, встала. Прошло уже много недель с тех пор, как Абул в последний раз желая разделить с ней это царство покоя и гармонии.
Она вошла в зал омовений, когда Абул находился уже в горячей ванне. Лейла помогла Сарите раздеться и ушла.
Она скользнула в воду. Сарита так привыкла к баням, что даже перспектива окунуться в холодную ванну не мешала ей вкушать блаженство.
— Как ты? — тихо спросила она.
Он улыбнулся.
— Все в порядке.
— Но тебя ведь что‑то беспокоит?
Он кивнул:
— Я собираюсь отослать тебя отсюда, Сарита.
— Что ты сказал?
— Это необходимо, нет, послушай… Тебе нельзя здесь оставаться — для твоей же безопасности.
— Но и для тебя! — взорвалась она. — Как ты можешь говорить такое?
