Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Так ты выменял меня на Гранаду.
Он рассмеялся и ущипнул ее за нос, стараясь показать ей, что достаточно легко относится к этому.
— Как оказалось, Гранада стоит души человека.
Много ли вещей, созданных руками человека, могут похвастаться тем же самым?
— Нет, Абул, я не верю в это… я не могу… я не могла бы жить, если бы думала…
— Тише, глупышка! Или ты думаешь, что без халифата я — ничто? Это было бы серьезным оскорблением, Сарита.
Она снова посмотрела вверх, туда, где высились пики гор и подумала об орле, которому подрезали крылья. Мука переполняла ее.
— Не притворяйся, Абул. Ты знаешь, что ты — это Гранада, а Гранада — это ты. Вы неразрывны друг с другом.
— Ты говоришь глупости, которые еще и оскорбительны, — прервал ее Абул, — ты отнимаешь у меня право на мои собственные приоритеты, право на выбор пути, по которому мне следует идти дальше, однако я сделаю его сам и этот выбор не будет иметь ничего общего с выбором, который сделали бы люди, не видящие дальше своего носа.
Сарита вздрогнула; она почувствовала в нем нешуточный гнев. Абул был самым независимым мужчиной из тех, кого она когда‑либо встречала. Он редко действовал не обдумав как следует последствий и, сделав что‑либо, не тратил времени на пустые сожаления о содеянном. Так что, если он решил променять халифат на нее, то ей следует с радостью и благодарностью принять это.
Мысли сменяли одна другую, и она лихорадочно пыталась найти нужные слова, чтобы исправить свою ошибку. В конце концов, она решила, что будет лучше, если она воздержится от извинений и вообще от каких‑либо объяснений, поскольку они могут увести ее туда, откуда ей будет еще труднее выбираться.
— И что ты хочешь теперь делать, Абул?
— Есть несколько возможностей, — сказал он легко, как будто до этого они не ссорились. — Если хочешь, мы можем построить здесь хижину и наслаждаться жизнью вдали от света.
— Держать коз, — захлопала в ладоши Сарита, — коз и цыплят. У нас тут достаточно воды, а вокруг растут оливковые деревья и, возможно, мы могли бы выращивать…
— Зимой тут будет довольно холодно, — серьезно сказал Абул.
— Да, наверно. На зимние месяцы племя всегда спускалось в низины.
— Мы можем жить и жизнью бродяг, если тебе этого хочется, — сказал Абул.
— Мне кажется, что двоим будет трудно жить жизнью такого рода. Она требует какого‑то сообщества.
— Ну, может быть, тебе захочется поехать в…
Почему‑то подобная мысль не приходила в голову Сарите. Оставить полуостров… порвать все ниточки, связывающие ее с Испанией… с родиной, в людьми ее расы… Она вздохнула.
— Да, но что ждет нас там?
— Поместье моей матери, оно находится у моря.
Оливковые и апельсиновые рощи, сосны, дом из белого мрамора с террасами, выходящими на море, сады с хибискусом и олеандрами.
— И все это твое?
— Я унаследовал его, — улыбнулся он. — Моя мать умерла десять лет назад, и я постоянно приезжал туда, но я никогда не жил там, хотя, будучи мальчишкой, проводил там много времени.
— Никогда не жил там? — Это казалось ей необычайно важным.
Неужели они могут найти место, не населенное призраками прошлого?
Абул покачал головой:
— Никогда.
— Но там есть гарем?
— Гарем, моя милая, не может существовать без женщин, живущих в нем.
— Но ведь это то место, в котором они содержатся отдельно от мужчин.
Он покачал головой:
— Необязательно. Он не может существовать без женщин.
— Но ведь там, в… у тебя будут жены?
— Только одна, или ты разрешишь мне иметь еще? — он уже открыто смеялся над ней, и, заразившись его смехом, она рассмеялась сама.
— Нет, дорогая, никаких женщин. Ты будешь только моей, а я — только твоим.
Хотя они и смеялись, но никто из них не сомневался в серьезности сказанного.
— Мы будем жить на моей земле по твоим законам, и у нас будут дети, которые смогут понять законы и твоего, и моего народа, — он взял ее за подбородок. — Ты родишь мне детей, Сарита?
Она сжала кисти его рук:
— Я рожу тебе детей.
Абул прислонился к скале:
— Ну что ж, в таком случае, у меня есть только одна проблема.
— Какая же? — она уловила его озорство.
— Я должен как‑то искоренить в тебе любовь к опасностям, милая.
Она отступила назад, готовая, если понадобиться тут же вскочить.
— Ты хочешь подавить ее, мой господин Абул?
И она просунула руку между его ног, но как только он начал поддаваться ласке, отпрыгнула от него и запрыгала вокруг него.
Абул вскочил и побежал за ней. И так они мчались вверх по холму — волосы ее развевались и мелькали голые пятки. Наконец, он поймал ее за щиколотку, и они, смеясь, упали на землю.
— Ты действительно находишь в этих провокациях какую‑то особую прелесть? — заявил Абул и закрыл ее уста своими, и задрал ей юбку.
— Я люблю тебя, — прошептала она, внезапно уступив ему и обмякнув. Все ее игривое сопротивление куда‑то делось.
Яркое эмалевое небо накрыло ее — и ничего, кроме любви, не имело больше для нее значения.
И он слился с ней, наполнив ее до краев своей любовью. Великолепное будущее открывалось перед ними — будущее, которое они построят для себя сами.
