В этот момент из палатки выскочил Наливайко и, понимая, чтодаже с его силой тут ничего сделать нельзя, приказным голосом заорал:
Эту команду Шерхан блистательно освоил ещё глупым щенком,когда его отучали подбирать на улице всякую гадость. Рефлекс не подвёл —гадость была выплюнута, освобождённый дауфман кинулся спасаться, не разбираядороги…
…И, как в таких случаях всегда почему-то бывает, влетелпрямо в ноги хозяйке. Любой собачник вам подтвердит, что при подобном раскладесшибить человека способен даже маленький пудель, а Зигги весил пуда четыре.Фрау Киндерманн успела увидеть жидкую лужу свеженьких нечистот, в которую неотвратимовалилась, — вот тут-то и раздались матюги, достойные мюнхенских пивных икоричневых штурмовиков.
Оксана подхватила на руки Тихона.
— Кисонька, маленький, ты цел?..
Монако, 1909. День последний
— Нет, что ни говори, а Моцарт бесподобен. —Князь, откинувшись на спинку кресла, полузакрыл глаза, причмокнул и качнулголовой. — Уникален, божественен, по-настоящему гениален. Сколько в нёмпластики, романтизма, неповторимого шарма. Душа поёт…
В раскрытое окно дворца неслись пленительные звуки«Маленькой ночной серенады». Это честно отрабатывали свои франки нанятые княземмузыканты.
— Как говорится, князь, о вкусах не спорят, но для меняВольфганг Амадей слишком обтекаем и слащав, — улыбнулась Кейс. — Толи дело бунтарь Вагнер! Вот где энергия, вот где размах. Душа летит сквозьгрозу на крыльях валькирий…
Они только что отужинали в Мраморном зале и сейчас под звукидивной музыки пили кофе в кабинете у князя. Его Высочество постарался сделатьэтот вечер насыщенным и ярким: вначале экскурсия по дворцу — фрески, бесценныегобелены, позолота, хрусталь, затем изысканный ужин с русской икрой, теперь воткофе по-арабски, с коньяком, а в заключение ещё обещан какой-то сюрприз. Интересно,чем обычно удивляют своих дам князья?
— Душа летит сквозь грозу… Сколько в вас поэзии,Кейс! — Князь поставил на блюдечко золочёную чашку, кажется, начиналасьзаключительная часть программы. — Помните, я вам рассказывал о древнемпророчестве, касающемся нашей семьи? — Он выдержал эффектную паузу,наслаждаясь недоумением на лице Кейс. — Ну, о некоем сокровище, спрятанномв монакской земле. Так вот, — снова прервался он, взял свою чашечку сблюдца, бодрым глотком допил. — Сегодня во время ремонта в Океанариуме вруки мне попался деревянный ларец, он находился в недрах скалы в этаком подобиитайника.[142] Причём ларец сей был настолько древен, чторассыпался у меня на глазах в пыль, явив на свей Божий вот это… — Князьподнялся, подошёл к стене, где висел портрет Франсуа Гримальди, и нажал на крайзолочёной рамы. — Сейчас, сейчас…
Отец-основатель клана выглядел грозно. При щите, при мече, вкольчужном наголовье… Он хмуро отодвинулся в сторонку, обнажив дверцу сейфа,вмурованного в стену. Глухо лязгнул ключ, клацнула пружина, заскрипели мощныепетли.
— Вот, извольте видеть! — Князь вытащил что-то,напоминающее бутылочное донце. — Неужели перед нами то самое сокровище?Нет, право, какой-то курьёзитет. Сувенир из Святой земли, доставленныйкрестоносцами?
Донце было массивным, полупрозрачным, по виду — зелёногостекла. Брось такое на улице, точно никто и не нагнётся поднять.
— А может, влюблённый спрятал осколок, которым порезаланожку его любимая девушка. — Кейс покачала стекляшку на руке, небрежновернула. — Так это и есть ваш обещанный сюрприз, князь?
Она вежливо улыбалась, только изумрудные глаза искрилисьподначкой.
— Терпение, милая моя, терпение, — улыбнулсякнязь, кивнул и вытащил из сейфа диадему, выполненную в виде короны. —Вот, прошу примерить. Уверен, будет как раз.
Диадема была ажурной, золотой, с бриллиантами, сапфирами иизумрудами. Вот это да! Не какая-нибудь бутылка, разбитая тысячу лет назад.
— Ой, какая прелесть! — восхитилась Кейс,разглядывая себя в каминном зеркале. — Только сдаётся мне, что… — Исовсем тихо добавила: — Поправьте меня, Ваше Высочество, если я ошибаюсь, и ктому же глубоко…
Взгляд ее затуманился, голос дрожал, выдавая какую-товнутреннюю борьбу.
— Да, дорогая моя, вы, как всегда, правы, — тожеочень тихо и очень торжественно проговорил князь. — Это корона княгиньМонако. Предлагаю её вам вместе с моей рукой и сердцем. Прошу вас стать моейженой и матерью моих детей… — Не в силах более сдерживаться, князьпорывисто заключил девушку в объятия. — Ах, Кейс, Кейс, будьте же моей!
Ни одну женщину он ещё столь сильно не желал.
— Князь, милый князь, ну не теряйте же голову, —мягко отстранилась Кейс. — Вы ведь не считаете меня безнравственной?Легкомысленной? Нет? Тогда дайте мне время подумать, всё это так неожиданно итак серьёзно… А пока, — она многообещающе глянула на князя, — давайтеподнимем бокалы. За любовь, за наши чувства, за нас…
Князь Альберт отметил про себя, что корону с головы она несняла. И он расценил это как добрый знак. Знак того, что всё только начинается.
— О, да, да, — встрепенулся князь и потянулся забутылкой. — За вас!
— Ах, Ваше Высочество, — улыбнулась Кейс,незаметно надавливая на камешек своего перстня. — Вам просто невозможноотказать. А мы, бедные женщины, так слабы…
— И в этом ваша сила. — Князь наполнил бокалы,трепетно поднял свой, млея от страсти, коснулся руки Кейс. — За тебя,счастье моё!
Торопливо проглотил вино, чтобы тут же, полузакрыв глаза,страстно потянуться губами к таким желанным губам и… безвольно откинулся вкресле. Средство из перстня Кейс уложило его наповал. Не навсегда, но надолго.
— Спокойной ночи, Ваше Высочество. — Кейсхладнокровно допила, отвернулась от сладко храпевшего князя и вновь посмотрелав зеркало. — А что, хороша, и впрямь королева… — Поколола сама себеязык и направившись к сейфу, откуда вытащила «стекляшку», найденную в скальномтайнике. — Так, значит, курьёзитет?
Она поднесла его к свече, и комнату наполнило разноцветноесияние. Мгновение оно слепило глаза электрическим светом, потом побледнело,выцвело, превратилось в радужную карусель и наконец остановилось, разбросав ввоздухе буквы, цифры, каббалистические надписи, ни на что не похожие письмена.Вот тебе и стекляшка.
«В яблочко», — криво улыбнулась Кейс. Погасила радужнуюиллюминацию и стала собираться. Всё ценное из сейфа — в сумочку, сумочку —через плечо, ну а дальше — вниз с балкона по шёлковой простыне, благоспускаться было невысоко, да и зануды музыканты уже убрались. Вместе со своимМоцартом.
