После Эшера Мама на полу проверяет ящик, Косметику, где рылись мы с Марисоль. Девять тюбиков розовой помады В розово-золотистых коробках… Простой вопрос. Правда. Как легко было ответить на мамин безотлагательный вопрос примерно так: «Да, мам, так и есть. Ты сама дала мне один из десяти тюбиков «Малиновой розы», дала и забыла».
Прошло всего несколько минут, и воспоминание об уходящем прочь Эшере все еще держало меня в таком напряжении, какого никогда не было после книги. Хоть я и сказала себе, что хочу всего настоящего, Эшер был прав: в наших отношениях я все еще цеплялась за полуправду, наподобие той, что придумала многие годы назад, защищая свой дом и свою семью. Я повторяла эту полуправду так часто, что почти не отличала от истинной правды – просто забыла, в чем разница.
И поступала я так не только с Эшером. Я полагалась на вранье с мамой, и это «понарошку» терзало меня изнутри. Оно тлело в глубине души и грозилось разрастись и поглотить меня всю, если не остановлюсь. Так что мне пора было остановиться. Прямо сейчас. Сегодня пора было появиться моей собственной надписи «Конец». Я крепко зажмурилась:
– Мам, мне нужно тебе кое-что сказать.
Мама огляделась, не отнимая рук от коробки:
– Послушай, я просто должна была…
– Речь не об этом. – Не о накопительстве. Не о лежавшей перед ней куче упаковок «Элизы Б.» цвета розового золота. – Скорее мне нужно тебе кое-что показать.
Было такое чувство, что кто-то установил комнатный термостат на слишком высокой отметке. Сердце у меня бешено стучало, пока я на ноутбуке заходила на eBay и открывала страницу со своим списком позиций.
– Я, как и ты, продаю «Элизу Б.».
– Что ты имеешь в виду?
– Читай заголовки.
Она всмотрелась в экран:
– Помада «Английская глициния», двухцветный маскирующий карандаш, румяна «Пылкий пион». – У мамы задрожали губы. – Откуда? Откуда они у тебя?
– Я среди них живу. Купаюсь в них. И ты тоже.
– «Пылкий пион»… – Она ринулась в кухоньку и, набросившись на оставшиеся пластиковые коробки, стала срывать с них крышки.
– Мам! – Я кинулась за ней.
Опустившись на колени, мама вынимала предмет за предметом.
– Ты их взяла? Зачем?
– Другого выхода не было! Мне тоже нужно оплачивать счета. Долгие годы бабушка помогала мне деньгами, но, когда мне исполнилось восемнадцать, она перестала. – Я хлестала словами, будто кнутом.
– Но ведь ты работаешь.
Я всплеснула руками: взгляни на меня! Увидь меня! Услышь меня! Ну почему ей не удавалось хоть иногда видеть не только себя?
– Этого недостаточно! Не получается у меня сейчас и ходить в школу, и делать уроки, и работать достаточно часов, чтобы хватало денег. Вот почему бабушка помогала мне без твоего ведома. Иначе ты бы растратила и те деньги. Они все ушли бы на покупки.
– Дарси. – Мама прижала руки к груди.
– Зарплаты из книжного не хватает ни на страховку машины, ни на мобильный. И что делать с тем, что в девяносто девяти случаях из ста мне приходится вместо тебя покупать продукты? И где взять одежду, которая мне действительно по размеру? – Я наобум взяла сложенную футболку, потрясла ей в воздухе высоко над головой. – У нас целые коробки каких-то нелепых вещей, которые не подойдут даже младшей сестренке Марисоль.
Громаде жестокой черной правды, которую я вытащила на свет, нужно было место. Не знаю как, но даже в этой до отказа забитой берлоге нашлось пространство, вобравшее ее в себя. Свет померк, став матовым и водянисто-серым. Мама тоже вобрала ее в себя и теперь монотонно качала головой. Она то и дело открывала рот, чтобы что-то сказать, но слова так и не срывались с ее губ.
– Прости, мам. – Голос стал тише, я повернулась в сторону своей комнаты. Сквозь дверной проем виднелась только малая доля книг. Как их много. Я не просто прочитывала романы, не просто одалживала их и дарила. Я пользовалась книгами. Мне нужно было хранить их, читать и перечитывать. Кто-то, не поняв, мог назвать мое собирание книг одержимостью. Или навязчивой тягой. Кто-то, возможно, назвал бы это… накопительством?
Ох… ох.
Я ухватила эту мысль, чтобы не дать ей разрастись, и поставила пока на полку вместе с томами. Но когда я снова повернулась к маме, комната выглядела по-другому. Сквозь весь этот хлам я наконец увидела ее.
– Я не понимаю, почему ты не можешь столько всего не покупать. Но теперь я точно поняла, что внутри тебя что-то без этого не может.
Мама застыла на месте, у нее вырвался раздраженный выдох.
– И если тебе необходимо продолжать покупать, то продолжай, – добавила я. – Но в этих коробках таится столько денег! Пока я буду продавать вещи, чтобы восполнить бабушкины деньги. Только чтобы оплачивать счета и покупать продукты. Не более. И тогда я смогу продолжать жить здесь, с тобой.
Контроль. Ей нужно некоторое чувство контроля, так говорил врач. Я обязана его обеспечить.
