Взгляд Данте невольно упал на луны. «Если человечество настолько мудро, — зашептал коварный голос, — почему Сангвиний оставил на лунах пустоши, почему не возродил их? Бросил страдать собственный народ, чтобы отбирать воинов из числа ожесточившихся детей. Разве таковы дела ангела?»
Данте подавил эту мысль. Что есть, то есть, потому что так и должно быть. Над дюнами дул прохладный ветерок. Струи песка змеились по ним — то были знамена незримого шествия пустыни. В четырехстах милях к северу находились руины величайшего города на Ваале, засыпанные песками. Лунные колонии умерли, когда в эпоху господства человечества Секундус и Прим пошли друг против друга войной. На погребенных под слоем песка улицах лежали кости миллионов людей. Данте видел их там, где осторожное движение дюн то обнажало останки, то прятало их.
Кровавый Ангел склонил голову. «Сангвиний, — мысленно попросил он. — Направь меня через ту связь, которую мы разделяем. Помоги стать таким лучшим, каким я только могу быть». Освободив разум, он склонил голову под капюшоном, который трепал ветер. Чувство времени исчезло. В конце концов Данте ощутил чужое присутствие, вздрогнул и поднял взгляд. На него взирала горестная золотая маска Сангвинора. Сержант отчаянно заморгал, но золотая фигура не исчезла. Она протянула руку и положила ладонь космодесантнику на плечо. Благодать струилась от Герольда Сангвиния. Несмотря на тоску, Данте стало легче.
— Сержант.
Реальность дрогнула. Сангвинор исчез. Еще одна фигура в золоте стояла у Данте за спиной — то был брат Деметриан из Сангвинарной гвардии.
— Совет объявил перерыв, брат.
— Они приняли решение? — спросил Данте.
Деметриан покачал головой:
— Я пришел не ради передачи их послания. Капеллан Малафаил хочет видеть тебя.
Когда Малафаил принял Данте в своей личной часовне, тот снова попытался представить, какова же внешность капеллана. Братья-капелланы никогда не снимали шлемов ни перед кем, кроме капитанов, других капелланов и жрецов. Для рядовых братьев они были отстраненными и таинственными. Это правило оставалось в силе даже после того, как Малафаил стал наставником Данте и тот принял его как друга.
— Брат Данте, — произнес Малафаил, сидевший на украшенном черепами троне перед алтарем.
— Лорд Малафаил.
Данте поклонился.
Малафаил указал на кувшин и серебряные кубки, гравированные его собственной рукой. Удивительно, но все изображения имели отношение к жизни, а не к смерти.
— Налей вина. Наверное, тебе оно необходимо. Ожидание действует на нервы.
Данте с благодарностью принял угощение. Вино горчило. Виноград Ваала, казалось, вырос на почве трагедии всей системы. Сладость едва ощущалась.
— Хорошо бы разделить его с вами, — сказал он.
— Возможно, скоро так и будет. Совет Костей и Крови примет решение завтра. Мне дозволено открывать свое лицо капитану, но мы еще посмотрим. Я голосовал за тебя, Данте. Ты хороший командир. Способен воодушевить своих людей. Твои стратегии разумны, ты зачастую выказываешь Пять Милостей и Пять Добродетелей. Я верю, что ты подходишь.
— Спасибо вам.
— Не надо благодарить. Мое суждение основано на фактах, не на привязанности.
— Я снова видел Сангвинора, — сказал Данте.
Малафаил подался вперед:
— Когда?
— Как раз перед тем, как явиться сюда.
— Где?
— На стене Сангвис.
— И что ты там делал?
— Дышал. Думал.
— Кто-нибудь еще его заметил?
Данте покачал головой.
— Тогда почему ты уверен в случившемся? Сангвинор материален. Если его не видели, его там не было.
— Я его видел. Я видел Сангвинора четыре раза, милорд капеллан. Каждый раз он появлялся в важные моменты моей жизни. Это спасло меня на Ваале Секундус. Сержант Галлилеон, без сомнения, уделял самое пристальное внимание моей подготовке после Роры. Появление Сангвинора вытащило меня из состояния Красной Жажды на Тобиас-Халте. И вот сегодня он пришел ко мне на стену.
Малафаил опустил покрытую шлемом голову и сжал подлокотники трона.
— Данте, не рассказывай об этом до вынесения решения.
— Но почему? Разве не следует записать о таком в «Днях Герольда»?
— Следует, но все же будь осторожен. Мы благородные слуги Императора, но этот статус и благословение не делают нас свободными от зависти. Среди высших чинов найдутся такие, которые сочтут твои видения притязаниями…
— Но мои видения реальны!
— Любой индивидуальный опыт — уже притязание, Данте, а все потому, что субъективный опыт не проверяем никем, кроме наблюдателя, — терпеливо объяснил Малафаил. — Наш орден должен проявлять особую осмотрительность. У каждого брата свои видения. Нельзя принимать решения, ориентируясь на каждое из них, — так мы разделимся.
— Тут иное.
— Я верю тебе, но не все сделают то же. Советую соблюдать осторожность, вот и все. Если придется говорить о посещениях Сангвинора, все прочие стороны твоей жизни должны быть вне подозрений.
— Подозрений в чем? — сердито спросил Данте.
— Мы орден воинов. Не будь наивен, не воображай, будто другие не жаждут должности капитана или что не обидятся, когда ты ее займешь.
— Но ведь выбор Совета Костей и Крови окончательный.
— Да, и мысли людей будут этим связаны, но сердца — другое дело. Мы Кровавые Ангелы, создания великой и ужасной ярости. Гнев слишком легко извергается из наших душ. Если покажется, будто ты ставишь себя выше других…
— Я — нет!
— Не перебивай! — жестко велел Малафаил.
Данте сжал кулаки и выдохнул сквозь зубы.
— Я не ставлю под сомнение твою честность, — продолжил капеллан, — но другие иначе воспримут твои отношения с Сангвинором. Они увидят амбициозного брата, который жаждет получить высокий пост.
Данте попытался возразить, но Малафаил снова заставил его замолчать.
— На протяжении долгой истории человечества люди многократно заявляли о божественном вмешательстве, чтобы упрочить собственную власть, часто даже по благородным причинам. Сангвинор не божество, но он загадка, и опасная. Будь осторожен, вот и все.
Данте перевел дыхание, стараясь справиться с гневом. Он дал мыслям утихнуть и кое-как справился с собой.
— Понимаю, — ответил он в конце концов.
— Ты отлично контролируешь ситуацию. Это хорошо. Советую отдохнуть, Данте. Если тебя выбрали, платой станет Благословение Воинства. Понадобятся силы. — Капеллан встал с трона и положил на плечо Данте закованную в броню руку. — Кто знает, возможно, послезавтра мы сможем выпить вместе.
