Вот краткий разговор «Олеговых» перед бегством:
«Надо уходить, — сказала «Олегова», выслушав меня.
— Когда?
— Сейчас. Немедленно. Мы слишком засиделись в «гостях». Пора и честь знать.
— Тогда иди и собирай детей, а я пойду посмотрю, где охранники».[69]
Этот краткий обмен мыслями свидетельствует о решительности разведчиков и уверенности в своих силах.
«Олеговы» вышли из дома, посадили младшую дочь в коляску и по лесной тропе отправились по заранее отработанному маршруту. Через час подошли к месту, где им предстояло расстаться.
«Мы распрощались с мужем на перекрестке дорог. «Кто знает, не навсегда ли?» — мелькнула мысль. Мы двинулись по лесной тропе в направлении видневшихся дорог».[70]
Встретившаяся им машина с двумя девушками подвезла их к торговому центру. Через десять минут они уже были там. Служащий бензоколонки помог выгрузить из багажника коляску, вызвал такси.
«Олегова» пережила несколько неприятных минут:
«Мимо проносились машины. В любой из них мог быть кто-нибудь из наших «друзей». А вот и они! Сердце замерло: к нам медленно приближалась машина с тремя молодыми людьми. Проехала мимо».
В это время к ним направился полицейский. Но он только спросил, может ли чем-то помочь? Полицейский с готовностью помог сложить и погрузить детскую коляску в багажник такси и пожелал счастливого пути.
Такси доставило «Олегову» на шестнадцатую улицу, где находилось советское посольство, и высадило вблизи него.
Был конец рабочего дня и из посольства то и дело выезжали машины.
«Олегова» распрощалась с водителем, который помог вынуть и разложить коляску. Посадив в нее дочь и взяв за руку старшую «Олегова» на виду у равнодушно взиравших на нее полицейских вошла в посольство.
Далее все было спокойно, огромное нервное напряжение спало и «Олегова» объяснила офицеру безопасности, кто она и что ее муж должен подойти в болгарское посольство. На поиски «Олега» немедленно была направлена машина. Он появился в советском посольстве только через час.
Оказавшись под защитой советского посольства, «Олеговы» успокоились и стали ожидать возвращения домой. Это оказалось не простым делом, но сложившаяся в тот момент ситуация в советско-американских отношениях способствовала благоприятному разрешению проблемы возвращения на Родину семьи разведчиков.
В январе — феврале 1972 года США и СССР готовили встречу в верхах и президент США Никсон собирался нанести визит в СССР. В этих условиях американцы избегали каких-либо неприятностей в отношениях с СССР, которые могли бы испортить атмосферу визита президента. Поэтому ЦРУ предпочло не препятствовать выезду «Олеговых» на Родину. Если бы не это обстоятельство, можно было ожидать больших трудностей.
Стоит только вспомнить доктрину Никсона. 25 июля 1969 года на пресс-конференции на острове Гуам Ричард Никсон изложил внешнеполитическую программу. Он подтвердил готовность вмешаться во внутренние дела тех стран, чью целостность они сочтут жизненно важной для собственной безопасности.
А ведь ЦРУ и СИДЭ под их руководством могли преподнести дело «Олеговых» как посягательство на безопасность Аргентины, которую США считали чуть ли не своей вотчиной.
Но все обошлось благополучно, и 2 февраля 1972 года «Олеговы» вылетели в Союз.
«Лариса Васильевна, скажите, что из всего пережитого вами в связи с нелегальной разведывательной работой было для вас наиболее тяжелым и болезненным?» — спросил я весной 1999 года.
«Самым болезненным, нестерпимо мучительным было то, что мы с Вадимом Михайловичем пережили по возвращении на Родину!»
Далее она пояснила. «Нам было неимоверно тяжело, когда нас и наших детей мучила СИДЭ. Но знали, за что страдали, и безмерно верили, что Родина нас не оставит в беде. Как это было с разведчиком Абелем, затем с Беном.
Но представить себе, что нас будут называть предателями только за то, что мы осмелились предположить наличие предателя во внешней разведке, покарать нас жестоко за это, выслать из родной мне Москвы и обречь на огромные моральные и материальные травмы, мы никогда бы не смогли.
Но действительность оказалась даже тяжелее для нас морально, чем в плену сразу у двух западных спецслужб».
Не желая повторяться в том, что с предельной ясностью изложено в книге воспоминаний «Олеговых» и о чем я уже писал в своих воспоминаниях, хочу очень кратко суммировать то, что лично считаю грубейшей ошибкой так близкой мне нелегальной службы внешней разведки в деле разведчиков «Олеговых» .
1. Как мне лично известно, по состоянию на 1957–1961 годы, когда я отвечал за организацию разведывательной работы с нелегальных позиций, в деле кандидатов в разведчики-нелегалы «Олеговых» и в отношении них самих все было положительно.
2. Ход их вывода в Аргентину и деятельность там по 9 октября 1970 года оценивались службой только положительно. Никаких, повторяю, никаких замечаний или просчетов с их стороны не отмечалось.
3. За время их нахождения в руках СИДЭ они не допустили ни одного, повторяю, ни одного действия, которое повредило бы внешней разведке или советско-аргентинским отношениям.
То, что не правомерно инкриминируется им с инцидентом выдворения из Аргентины двух сотрудников резидентуры внешней разведки в Буэнос-Айресе, было не их виной, а резидентуры, игнорировавшей несоответствие сигнала о якобы закладке тайника, и в известной мере Центра, отрабатывавшего с ними сигналы опасности и в целом отступную легенду.
4. Центр не мог винить «Олеговых» за переход на отступную легенду, когда они внезапно были арестованы СИДЭ. Ведь «Олег» вполне закономерно ссылался на пример Абеля, который по обращению к нему американских контрразведчиков как к советскому разведчику сразу сделал заключение, что он выдан изменником «Виком». Вот и они с «Олеговой», не найдя других объяснений провала когда их назвали сразу советскими разведчиками, сделали аналогичный вывод.
5. «Олеговы» подробнейшим образом изложили свои доводы о наличии утечки информации, о возможном предательстве.
Даже если Центр подозревал, что этой версией они могли прикрывать какие-то свои ошибки, необходимо было проверить самым тщательным образом все возможности ознакомления с их делом в Центре и в резидентурах. Нельзя исключать, что это помогло бы раньше выйти на предателя Гордиевского. Ведь именно он узнал их документальные данные в 1967 году.
Следовало уделить самое пристальное внимание к лицам, опознание которых по их фотографиям предъявлялось ЦРУ «Олегу» в 1972 году. Ведь едва ли кто еще, кроме Гордиевского, работавшего в нелегальной службе, мог знать первого куратора «Олега».
Во всяком случае расследование версии «Олеговых» должно было бы вестись с их активным участием.
