Оный экстракт хотя я с великою прилежностью сочинял, смотря, чтоб не проронить, излишнего не писать и ясно истину донести; однако ж, как оное, а паче его повинные весьма коварно, скрыто, но и с ненадлежащим смешав писаны, я же в моем здоровье слаб и в том сам себя опасаюсь; довольно ль я то сделал, подлинных же до указа вашего величества послать не смел, а понеже мню, что ему, для улики оных, ежели будет запираться, надобно там быть, здесь же для превожания людей способны нет и поверить опасаюсь. Того ради, не соизволите ль ваше величество по него послать надежного человека и подлинное дело взять, а между тем стану еще из него подлинное вытягивать…
В.Н. Татищев — Анне Иоанновне о розыске над Егором Столетовым. Сентябрь 1735 Легкомыслие? Неспособность к интригам? Безразличие к власти? Или страх потерять то пусть немногое, что уже есть, оказаться в ссылке, того хуже — в монастыре?
Поздравление именно герцогини Макленбургской говорилось совсем о другом. Елизавета куда как неплохо разбиралась в расстановке сил, и это ей принадлежали слова о выборе на престол Анны Иоанновны: «Народ наш давно душу свою черту продал». Могли не доглядеть, ошибиться в своих догадках иностранные дипломаты — Елизавета ясно представляла, какой силой обладали эти две ее двоюродные сестры — Екатерина и Прасковья, измайловские царевны. Властные. Крутые нравом. Окружившие себя достаточным числом сторонников. И как же похожи они на свою тетку — царевну Софью!
Так же любят театр. Так же сами сочиняют и исполняют пьесы. В Измайлове, родном их гнезде, каждый съезд гостей заканчивается представлением. Может не быть стола и угощения — безденежье былых лет сменилось откровенной скупостью, зато театр будет непременно с большим составом актеров, откуда только их удастся набрать — от придворных чинов до простой прислуги. С париками и кафтанами, которые часто приходилось одалживать у гостей. С темным зрительным залом, как только закрывался занавес, — специальной опускающейся люстры так и не удалось завести.
Так же строили свою жизнь. Упрямо. Уверенно. Не считаясь даже с волей Петра. Для старшей, Екатерины, был выбран нужный жених — Россия заинтересована в союзе с Мекленбургом. Венчание в Гданьске ошеломило Европу размахом празднеств — фонтаны вина, жареные быки, столы на всех улицах, иллюминация, фейерверки.
Только герцог Мекленбургский не подошел Екатерине. Просто не подошел. Буянил, все время проводил на охотах, был груб во хмелю. И с годовалой дочкой на руках герцогиня Мекленбургская появляется в России, чтобы отказаться вернуться к мужу. Ни уговоры, ни угрозы ни к чему не приведут. Она поселится с матерью и младшей сестрой, согласится на безденежье, найдет замену герцогу — появятся князья М. Белосельский-Белозерский и Борис Туркестанский. И письма любимцам будет писать, не боясь ни царского окрика, ни чужих пересудов.
Прасковья и вовсе без венца родит сына от И.И. Дмитриева-Мамонова. И у Петра не будет иного выхода, как согласиться на «необъявленное» их венчание. К тому же Прасковья заблаговременно устроит свои денежные дела, поделит по-хозяйски имущество с сестрами и матерью, сумеет для выгодного раздела подкупить доверенную горничную Екатерины I.
И совсем как у царевны Софьи, настоящая страсть измайловских царевен — политика, борьба за влияние и власть при дворе: им не на что рассчитывать и не на кого надеяться. Это в их домах собираются недовольные Петром II и Анной Иоанновной. К ним тянутся нити от пыточных допросов в Тайной канцелярии. Не где-нибудь — в Измайлове собирается «факция», первая в России политическая группа, искавшая способов законом ограничить своеволие самодержца. Своим влиянием — пока живут, — они сумеют оберегать заговорщиков.
Цесаревна — что она по сравнению с сестрами. Намного моложе — в двадцать лет не наберешься большого опыта в дворцовых интригах. Одинокая — без близких и влиятельных родных. Да и как неотступно следит теперь уже новая императрица за всеми событиями ее крохотного двора, как мгновенно удаляет каждого любимца, если, не дай бог, ловок, решителен, умеет собрать вокруг себя хоть нескольких сторонников.
Цесаревна Елизавета не проявилась никаким образом при этом случае. Она наслаждалась в это время деревенскою жизнию, и тем, кто хлопотал здесь в ее интересах, не удалось добиться даже того, чтоб она прибыла в Москву ради такой конъюнктуры, так как несколько нарочных, посланных к ней, не успели прибыть вовремя, то Елизавета могла возвратиться в Москву только по избрании герцогини Курляндской. Но если бы даже цесаревна и ранее находилась здесь, я не полагаю, чтобы ее присутствие могло послужить к чему-либо по следующим причинам, одинаково важным и препятствующим ей иметь полезных друзей в какой-либо из значительнейших русских фамилий; во-первых, вследствие вольности ее поведения, которое русские весьма не одобряют, несмотря на недостаток в них светского образования; во-вторых, вследствие неприятного воспоминания о царствовании Екатерины, когда Гольштинцы действовали во всех отношениях с крайнею заносчивостью, что делает мысль о возвращении их столь ненавистною, что ее одной достаточно для устранения принцессы Елизаветы от трона, при всем несомненном праве ее. Отсюда видно, что цесаревна Елизавета не может никоим образом смущать новое правительство, как, по крайней мере, кажется ныне, и потому гольштинские министры, предполагавшие, как уверяют, предъявить протест против избрания герцогини Курляндской, заблагорассудили воздержаться от него.
Донесение французского посла в России де Бюсси. Москва. 3 апреля 1730 В обществе она чрезвычайно жива, непринужденна до того, что в ней можно допустить легкомыслие: но в домашнем быту я от нее слышу суждения до того полные здравого смысла и твердого рассудка, что мне думается, будто веселость ее в обществе не совсем естественна, хотя и кажется всегда искренней; говорю: «кажется», потому что трудно читать в сердцах людей.
Леди Рондо о цесаревне Елизавете. 1733 По отъезде нашем отсюда открылось здесь некоторое зломышленное намерение у капитана от гвардии нашей Юрья Долгорукого с двумя единомышленниками его такими же плутами, из которых один цесаревны Елизаветы Петровны служитель, а другой гвардии прапорщик князь Борятинской, которые уже и сами в том повинились. И хотя по розыску других к ним сопричастников никаких не явилось, однако ж мы рассудили за потребное чрез сие вам повелеть, чтоб вы тотчас по получении сего отправили от себя одного доброго офицера в Ревель, которому повелеть по приезде своем туда тотчас взять из тамошнего гарнизона прапорщика Шубина, которой прежде сего жил при доме помянутой цесаревны, со всеми имеющимися у него письмами и другими причинными вещами и привезть его за крепким караулом и присмотром в Петербург и тамо посадя его в крепость, держать под таким крепким караулом до нашего приезда в тайне. А прочие его, Шубина, пожитки, в которых причины не находится, велеть оставить в Ревеле за печатями того посланного офицера и вице-губернаторскою…
Анна Декабря 22-го дня 1731 года.
