Книга Печальная история братьев Гроссбарт - Джесс Буллингтон

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115

Несторе, муж поварихи и зеленщик, сразу сошелся с Аль-Гассуром, поскольку оба терпеть не могли честный труд и обожали пьянствовать. Только Эннио и Несторе встали на сторону Аль-Гассура, когда араба нашли уплетающим пирог, предназначенный для стола капитана. Первую ночь, которую араб снова провел в свинарнике, они с Несторе отпраздновали великолепным шнапсом, который араб нацедил из бочонка Гегеля во время первого разговора братьев с Родриго, когда Гроссбартов еще не впустили в дом. На закуску Несторе принес сыр, сосиски и, разумеется, кусок пирога.

– Потрясающе, – зевнул Манфрид. – Но как бы я ни хотел выслушать всю драную историю твоей паршивой жизни – от того момента, как ты выбрался из пустынной утробы, до сего дня с подробным описанием каждого случая, когда тебе довелось присесть под кустом по нужде, время не ждет, когда речь идет о спасении человеческой жизни.

– О спасении жизни? – удивленно моргнул Аль-Гассур.

– Твоей, – пояснил Гегель. – Давай вываливай, с кем ты болтал только что, а то порежешься, дерьмец ты болтливый.

– Конечно, разумеется, незамедлительно! Мое выигрышное положение в обществе позволяет мне иногда услыхать тот или иной слушок, а золотарь, с которым я вожу дружбу, частенько выгребает и сплетни вместе с содержимым нужников, которое затем отправляет в каналы. Вследствие нашей долгой дружбы он время от времени останавливается под стеной дома нашего почтенного хозяина, – если видит, что на ее краю лежит камень, как было сегодня. Я знал, как знают все не лишенные капли ума жители этого города, что дож испытывает сильную неприязнь к капитану Баруссу, хотя о ее причинах можно лишь догадываться. И потому решил расспросить своего друга о подробностях, которые могли бы объяснить, почему капитан Барусс решил удержать возлюбленных своих Гроссбартов внутри этих стен.

– Ну вот, – сказал Манфрид. – Наконец подошли к делу. Ты сговорился с дерьмоносом, что вполне соответствует твоей дерьмовой натуре. Мог бы сразу так и сказать.

– Эй, братец, – возмутился Гегель, – не надо унижать золотарей. Мы бы не выбрались из Буды, если бы тот добрый малый не дал нам спрятаться в своей повозке.

– Вот спасибо, что напомнил мне еще об одном твоем расчудесном плане, – проворчал Манфрид. – Воспоминание, как я сидел по уши в ночном золоте, не относится к тем, которыми я сильно дорожу. Тогда можно было придумать и другой выход из положения. А теперь помолчи, пока мы не узнали, надо убивать араба или нет.

Поскольку братья не переключились на свой личный диалект, Аль-Гассур решил не терять времени и выложить остальные сведения:

– По словам моего друга, самая свежая порция клеветы и наветов говорит вот что: некий торговец определенной репутации укрывает неких разыскиваемых преступников, которые якобы разорили некое поселение на севере, из которого, по случайности, происходит родом супруга некоего значительного должностного лица. Также известно, что в пожаре погибли ее родители. Хуже того, ее единственного брата и нескольких его друзей нашли вскоре после этого убитыми в реке.

Эти слова золотаря хорошо увязывались с тем, что несколько дней назад в усадьбу Барусса наведался посланец дожа, но лишь затем, чтобы вскоре уйти, раскрасневшись и кляня всё и всех, на чем свет стоит. Окончательное подтверждение дали сами Гроссбарты, ухмыльнувшиеся друг другу.

– Это он нас «некими преступниками» назвал, да? – поинтересовался Манфрид. – Завтра положишь камень для своего дружка, чтобы мы с братом объяснили некой заднице, что нужно нормальными словами говорить, а не обзываться.

– Заверяю вас, таковы были не его слова, но слова слуха! – вступился за золотаря Аль-Гассур. – К тому же он говорит, что выяснилось новое обстоятельство, как то: оные… кхм, подозреваемые преступники являются к тому же главарями некой еретической секты, именующей себя Дорожными папами, и что сии кощунственные разбойники украли много монет и пролили немало крови, которые иначе попали бы в Венецию, прежде этого самого последнего и гнусного, хоть и ничем не доказанного, злодеяния, как то: поджога и убийства.

Опровержение этого слуха явилось Аль-Гассуру в образе форменного избиения, которое ему устроили братья. Гроссбарты с готовностью выместили раздражение от новости на принесшем ее человеке.

– Жизнь твою мы сохраним за то, что ты был с нами честен, – сообщил Манфрид, врезав воющему арабу по уху. – А вот про шкуру уговора не было, раз ты так вранье повернул, будто мы – эти драные папы!

– Полегче, – сказал Гегель, отскочив назад, вместо того чтобы, как собирался, наподдать ногой повалившемуся на землю слуге. – Меня только что мороз пробрал.

– Кто-то шум поднял у ворот, – проговорил Манфрид, повернув в указанном направлении целое ухо. – Ладно, араб, сегодня ты все сделал честно и прямо, смотри потом не начни вихлять.

Запыхавшийся отец Мартин переругивался через решетку со сторожами, пока не подошли одновременно Родриго и Гроссбарты, которые впустили взволнованного священника – за миг до того, как подоспели стражники из охраны дожа. Люди Барусса обошлись с пикинерами не лучше, так что те ушли несолоно хлебавши, прокричав несколько проклятий и угроз, чтоб услышали соседи. Внимательному Аль-Гассуру (который даже вернулся в свинарник, чтобы все рассмотреть получше) было очевидно: беда клубится над домом Барусса, как туча мух над тележкой золотаря.

– Еретики, – выдохнул Мартин, усевшись за столом Барусса.

Капитаном владела обычная для последнего времени рассеянность, и он лишь лениво ковырялся в зубах рыбьей костью, а Гроссбарты живо заинтересовались возвращением Мартина, синяками у него на лице и его мрачными заявлениями о богохульниках невиданного сорта.

– Это ты не о нас сейчас говоришь, – сообщил священнику Манфрид.

– Или о нас? – уточнил Гегель.

– Что? – Отец Мартин потер опухшие щеки. – Нет-нет-нет. Видит Бог, нет. Я о Церкви.

– Так-то лучше, – удовлетворенно заметил Гегель и откинулся на спинку кресла.

– Какой церкви? – ахнул Родриго, единственный, кого эти слова смутили.

– Всей Церкви, – сказал Мартин и отпил еще немного вина. – Единой Церкви. Червь разврата выбрался на свет, но один я не смогу его изгнать. Сколько же? Сколько! Уж наверняка со времен Формоза, но, боюсь, и еще раньше. Дольше, чем мой орден борется с ересями, наверняка. Кого не коснулась скверна? Аквината? Августина?

– Только гнались за тобой не священники, а стражники. Почему?!

Родриго допрашивал Мартина как неуклюжий юнец, который присосался к первой в жизни бутылке.

– Гончие псы, ничего больше! – отмахнулся тот и снова отхлебнул вина. – Прежде я сносил их презрение во имя законов божеских и человеческих, но всему есть предел! Прав, прав был Рокаталадец, сгнивший в темнице за то, что говорил чистую правду! Пришли последние времена!

– Успокойся, – сказал Родриго.

– Замкни уста свои! – прикрикнул Мартин. – Ничего не поделаешь! Антихрист явился среди нас, братие, ходит и дышит, несет разорение! Таково пророчество, которое они нарекли ересью! Они знали, наверняка знали, но убоялись сотворить из него мученика, дабы он не вознесся. О, святой Рокаталадец!

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115