Она будет любить только его. Он, встретившись с ней, переживет краткий и жгучий роман и несколько более или менее сильных увлечений. Тем не менее Жюльетта останется главной, непреложной, необходимой бурному существованию Рене, потому что сумеет никогда не отделять в нем мужчину от писателя. Она покорит их обоих, поощрит, охранит. Она вложит в это всё свое существо, свой тонкий ум, свое инстинктивное чувство другого, эту тактичность, которая была ее этикой, искусством жить. Без г-жи Рекамье, да простят меня некоторые чересчур ярые поклонники мастера, его шедевр, «Замогильные записки», не были бы тем, что они есть… Мы к этому еще вернемся.
Итак, Красота и Гений нашли друг друга. Жюльетта слушает Рене. Рене смотрит на Жюльетту. Или, возможно, наоборот. Богиня хорошего вкуса, душа парижского общества лицом к неистовому романтику, дикому автору «Аталы» и «Мучеников»… Как эта женщина, столь поднаторевшая в человеческих взаимоотношениях, с таким элегантным окружением, могла обратить внимание на натянутого, как струна, и талантливого человека, но признанного эгоцентрика? Жюльетта, такая спокойная, заботящаяся о гармонии во всем, столь умело устраивающая в зоне своего притяжения встречи совершенно разных, противостоящих друг другу, взаимоотрицающих мужчин, которым, через ее посредство, удается вести диалог, понимать и уважать друг друга, — чего могла она ожидать от этого одиночки, намеренного маргинала, каким был Шатобриан, который мог существовать только в стороне от схватки, а если возможно, то над ней? Рене был непростым человеком. Так почему же он?
Так вот: именно потому, что он радикально отличался от других. Она вскоре признается своей подруге, г-же де Буань: «Возможно, это прелесть новизны: прочие занимались мною, а он требует, чтобы я занималась только им…» Как он далек от любезных воздыхателей, никогда не смевших выйти за рамки установленных приличий! Рене из другого теста: это мужчина, каких Жюльетта редко встречала, если не считать Бонапарта, — волевой, решительный, предприимчивый. Он наделен пылом и убежденностью человека, которому ничто не давалось легко. Впрочем, ему нравится сражаться, и нет никаких сомнений в том, что и неприступную Жюльетту он воспринял как вызов. Этот деятельный обольститель с острым умом был к тому же джентльменом, никогда не отступавшим ни от своего понятия чести (этот не стал бы плаксиво хныкать!), ни от безукоризненной учтивости. Короче, совершенный мужчина, идеал, о котором только могла мечтать прекрасная Жюльетта. Недоступная и любезная, она смутила его. Властный и услужливый, он не выпустил ее. Поскольку он этого хотел, он подчинит ее себе. Поскольку она всеми силами этого желала, она сумеет его удержать.
Итак, красавица и писатель, кокетка и эгоцентрик, светская женщина и дикарь, ангел и донжуан… Отнеситесь к этому, как хотите, но когда эти двое вздумали соединиться и объединить свои чары, всё началось с серьезного столкновения душ.
***
Несчастье наше в том, что они старательно уничтожили все следы. В конце концов, это было их право, их личная жизнь принадлежала только им. Однако, сознавая, что они необычная пара, если не сказать общественная, они оставили нам авторизованную версию своей связи, которая, по их мнению, заслуживала известности. Мы располагаем четырьмя сотнями писем Шатобриана к г-же Рекамье, а также целой книгой «Замогильных записок», которую их автор посвятил своей красавице, точно «часовню» в «базилике», которую «спешил закончить». К этому следует добавить несколько обрывков, ускользнувших от их бдительности, среди которых — восемь писем или записок Жюльетты к Рене. Нетрудно понять, что они скрыли от любопытства потомков то, что было слишком личного в их переписке: эти исчезнувшие частички мозаики крайне показательны.
О самом начале их связи нам не известно практически ничего. Можно лишь сказать, что с первой Реставрации они поддерживали светские отношения. Париж того времени был невелик, и светское поле, которое занимала в нем Жюльетта, было тем более обширным, что ее салон пользовался славой и был открыт всей Европе. Это уже не был модный дом, где устраивались самые прекрасные празднества, как во времена Консульства, но еще и не интеллектуальный кружок, в какой он превратится в Аббеи-о-Буа. Он просто отражал дух разнообразия и избирательности хозяйки дома. Можно получить о нем представление по той аудитории высокого полета, что собралась, например, на чтение «Абенсерагов»… Зная Жюльетту, невозможно вообразить, что она не сохранила более-менее близких контактов с Шатобрианом. Что до него, нельзя было представить ничего полезнее — и приятнее, — чем такой прием, как у Жюльетты. Он не любил свет и совершал выходы в него, лишь чтобы представить в лучшем виде свои произведения и продвинуть свои дела, и не располагал никакой иной почвой для знакомств, кроме той, что ему предлагали различные «мадамы», среди которых самой недавней была герцогиня де Дюрас. По сравнению с размахом салона г-жи Рекамье, салон г-жи де Дюрас походил на узкий, хоть и действенный кружок.
Судьба госпожи де Дюрас, родившейся в один год с Жюльеттой, но ушедшей в могилу за двадцать лет до нее, сложилась совершенно иначе: дочь члена Конвента Керсена, погибшего на эшафоте, она вышла замуж в Лондоне, в эмиграции, за ярого легитимиста. Однако от отца она унаследовала подлинный идейный либерализм. Она помнила об унижениях, испытанных в первое время своего брака, когда ей объявили, что она не может сопровождать своего мужа в Митаву, к принцам крови: герцогиня Ангулемская, никогда не забывавшая, что она была Сиротой Тампля[33], не приняла бы ее…
Прожив при Империи в стороне от парижского общества, г-жа де Дюрас вновь заняла в нем место, посвятив себя политике (теперь, когда Бурбоны вернулись, бразды правления снова тайком ухватили женские руки), а также литературному творчеству. Обладая элегантным, сентиментальным стилем, о чем свидетельствуют «Урика» и «Эдуард», г-жа де Дюрас имела таким образом еще один общий интерес со своим другом Шатобрианом. Их близость основывалась на действительном сходстве: оба были бретонцами, обладали живым наблюдательным умом и порывистым темпераментом. Благородный виконт высоко ценил то, что его влиятельная и умная подруга могла оказать содействие его политической карьере.
При этом г-жа де Дюрас, «дорогая сестра», как он ее называл, обладала, как и предыдущие спутницы Шатобриана, довольно неприятной чертой характера — горячностью. Пылкость наделяла ее непререкаемым, даже властным тоном. Своим нравом она слишком походила на Рене. Несмотря на свою преданность ему или благодаря ей, г-жа де Дюрас никогда не была удовлетворена. Она страдала и не скрывала этого… А вот в этой-то области любезная Жюльетта брала мягкостью…
Ее биограф, аббат Пайлес, сообщает, что великой болью, сведшей г-жу де Дюрас в могилу, было не ее чувство к Шатобриану, а чрезмерная любовь к ее старшей дочери — иная грань того же страстного порыва… Фелиция де Дюрас, в пятнадцать лет ставшая принцессой де Тальмон, сделалась подругой своей свекрови, что раздражало ее мать. Против воли последней, но с согласия первой, она снова вышла замуж (принц де Тальмон скончался через два года после свадьбы) за графа де Ларошжаклена, войдя таким образом в семью, громко прославившуюся во время войн в Вандее. Этот поступок, совершенный в 1819 году, и нанес ее матери «смертельный удар», который ошибочно приписывали измене Шатобриана, полностью поглощенного в ту пору Жюльеттой…
