— Теперь лучше! Гораздо…
— Это хорошо. — Кип снова меня целует. — И не забывай, — шепчет он. — У тебя остается еще как минимум один хороший заказ — наша обложка для «Х&К».
— Верно… — протягиваю я, хотя, если честно, беседа с Байроном уменьшила мою радость. — А сколько девушек ты на нее снимаешь?
— Несколько.
Я привстаю на локтях.
— Несколько — это сколько?
— Особенную — одну.
В ответ я легонько его пинаю, причем от этого движения морщусь скорее я, чем моя жертва. Едва зашла речь о моей карьере, меня стало заметно подташнивать.
Кип, хохотнув, хватает меня за ногу и начинает ее растирать.
— Если хочешь больше редакционного материала, Эмили, требуй его. Поговори с Сигги. Настаивай, чтобы она послала тебя в журналы.
Еще одна стычка с Сигги?
— Фе, — бормочу я.
— Если хочешь, могу позвонить за тебя.
А потом Сигги устроит обсуждение моей личной жизни? Нет уж, спасибо.
— Нет, это моя карьера. Я поговорю с ней сама. Утром в понедельник, — кряхчу я и переворачиваюсь на спину, как щенок, подставляя лапки массажисту.
— Отлично. Помни, что с ней надо быть тверже. Только так она тебя будет слушать. Все зависит от подхода — и с Сигги, и с редакторами, с которыми ты будешь встречаться. Кстати… — Кип выпускает мою ногу и садится. — Думаю, нам нужно потренироваться.
А я бы предпочла массажик…
— Нее-е-ет, — ною я. — Потом… На выходных!
— Меня не будет.
— Что? — Теперь моя очередь резко сесть. М-м-м. Желудок опять кисло подпрыгивает. — Но почему?
— Ах, дорогая! — Кип гладит меня по щеке. — Заказ в Париже. Но я вернусь вечером во вторник, обещаю!
— Во вторник? А если я уже побываю в журналах ко вторнику?
— И я о том. Давай потренируемся.
Гр-р-р.
Он переплетает свои пальцы с моими.
— Итак, урок номер один. С редакторами модных журналов нужно быть грубой, необщительной и глупой.
— Очень смешно, — обиженно говорю я.
Ну вот, опять Кип уезжает!
— Я серьезно. Чем ты дружелюбнее, разговорчивее, тем более отчаявшейся ты кажешься, а это самое худшее впечатление, какое ты можешь произвести на редактора. Ты должна вести себя так, словно тебе все по барабану. Будь угрюмой.
— Я что, Шон Янг[78]? — ворчу я.
— А что, нет?
Я закатываю глаза: эти британцы считают себя очень остроумными.
— Ну, насколько тупой я должна быть?
— Во-первых, ни под каким предлогом не произноси слов «Колумбийский университет» и вообще «университет». Никакого высшего образования. Это поцелуй смерти.
— Понятно, — фыркаю я.
Байрон мне это тоже говорил, но я решила, что он, как обычно, преувеличивает, и на следующем же собеседовании, когда редактор спросил меня, где я живу, выложила всю подноготную. Если припомнить, заказ я не получила.
— Но почему?
— Очень просто. Чтобы редактор выбрала тебя, ей нужно чувствовать себя выше. Может, ты сейчас и смазливенькая, думает она, но ты глупа и у тебя нет будущего. Рано или поздно ты лишишься своей внешности, и она окажется в выигрыше. Чтобы получить работу, нужно пользоваться их предрассудками.
Смешно. Хотя, надо признаться, это проще, чем говорить на языке чероки.
— Ладно…
— Отлично. Тогда давай потренируемся. Эмили, — шотландский говорок Кипа становится выше на октаву, — скажи мне, где был сделан этот снимок.
Я завешиваю лицо волосами и отрезаю:
— В Нью-Йорке.
— Нет, ты «не знаешь», — поправляет меня Кип. — Давай другой вопрос. Эмили, сколько ты уже работаешь моделью?
— Два года.
Кип качает головой.
— Нет. Ты «не помнишь».
— Ты издеваешься!
— Ничего подобного. Попробуй еще раз. — Кип притягивает меня ближе к себе и начинает целовать меня в лицо, шею, грудь. — Эмили, откуда ты родом?
М-м-м-ф. Желудок перекатывается.
— Меня тошнит.
— А, это такое название города?
Я высовываю язык. Кип пытается его ухватить. Я хихикаю, он осыпает меня поцелуями, от чего я начинаю хохотать… а потом мне становится грустно.
— У нас осталось всего две недели вместе, — бормочу я, когда мы успокаиваемся и моя голова лежит у него на груди. — Даже меньше, если не считать выходные.
— Дорогая, а что, если я сокращу свое посещение родственников? Так будет лучше?
Еще бы не лучше! Я заглядываю ему в глаза.
— На сколько?
— Ну, на день, два. Тогда мы с тобой смогли бы куда-нибудь съездить.
— Ах, Кип! — Я щедро покрываю поцелуями его щеки, лоб и нос. — Куда?
Кип пожимает плечами.
— Сама говоришь, что нигде не была. Куда хочешь поехать? Во Францию? В Испанию? В Италию?
— Ой, куда угодно — но ты как раз вернешься из Франции, так что… в Италию!
Кип ухмыляется.
— Считай, что уже поехали.
Начинаются страстные поцелуи. Кип ложится на спину. Я сажусь на него верхом. Он гладит меня по бедрам и груди. Мы раздеваемся. Я отклоняю голову назад и качаюсь вперед-назад, вперед-назад. Мой желудок тоже качается, булькает и болтается в собственном ритме. Я боюсь, он вот-вот отвалится и закатится под диван.
— М-м-м-м-ф, — постанываю я.
— М-м-м! — стонет Кип.
— М-м-м-ф…
— М-м-м! — Кип двигается быстрее. По его лицу течет пот.
— М-м-м-ф! М-м-м-ф… Я не могу! — Я охаю. — Я не…
— Нет, можешь, дорогая! Можешь! Ну же, давай, девочка! Не сдерживайся! НЕ СДЕРЖИВАЙСЯ!
Как раз когда Кип кончает, меня рвет. На все. Меня рвет несколько часов, пока каждая мышца в животе не съеживается и коврик в туалете не кажется уютным местом для отдыха, а унитаз — чудесным прохладным компрессом на лоб. В следующий раз я просыпаюсь в субботу после обеда, в накрахмаленной хлопчатобумажной постели. На прикроватном столике роза, бутылка сельтерской и записка.
Дорогая!
А я-то думал, ты стонешь из-за меня! Отдыхай и мечтай об Италии.
Жду не дождусь новой встречи.
Твой Кип
