Ричард засмеялся.
– Смешно, не слышал такого, «южанского» анекдота про Брежнева.
– Теперь ты, – Эл была довольна произведенным эффектом.
– Ну, самый известный, когда звонит телефон, и Брежнев, снимая трубку, отвечает: «Дорогой Леонид Ильич слушает!»
– Ха! Да, этот я тоже знаю, а еще?
– Еще? Ну, вот хотя бы. Брежнев пришел на встречу с иностранной делегацией, взял бумагу с речью, читает: «Дорогая, Индира Ганди!», ему подсказывают, «Леонид Ильич, это Маргарет Тэтчер!», на что Брежнев отвечает: «А ЗДЕСЬ написано Индира Ганди!».
Эл опять поймала себя на мысли, что ей очень просто и легко с Ричардом, с их общим, советским детством. Она смеялась и смотрела на него, пытаясь запомнить таким, как сейчас, милым, веселым, любимым.
«Стоп!», – скомандовала себе Эл, – не надо об этом сейчас».
– Да, смешно, и довольно безобидно, по сравнению, с нынешними анекдотами. И почему родители с друзьями рассказывали их тайком, не понимаю, и не могу быть столь же индиффертной, как они. Меня даже сын называет в шутку «диванный политик».
– Диванный политик? Смешно, а я скорее аполитичен, Герти.
– Я тоже была аполитична до поры, до времени, Ричард, но не теперь. И, не обижайся, сейчас нельзя «просто ромашки нюхать», пока твоя страна возрождается. Все очень серьезно. Не говори мне об экономических трудностях, «не хлебом единым жив человек».
– Видишь ли, Герти, если моей стране понадобится моя помощь, защита, я тоже стану добровольцем, но пока в этом нет необходимости.
– Мне и нравится, и не нравится твой ответ. А тебя не возмущает, например, когда в обществе звучит тема, что «Россия должна встать на колени и покаяться перед всеми, и особенно, перед бывшими союзными республиками, за годы советской власти, за Сталина, придуманную “оккупацию”» и Бог его знает, за что еще?
– Ну, так хотеть можно чего угодно, пусть хотят. И, к слову, а ты, Герти, не считаешь, что Россия «должна покаяться»?
– Мне, кажется, Ричард, что тем, кто кричит «о покаянии России», нужно не собственно покаяние, а публичное унижение. Хотят опять видеть Россию слабой и жалкой, какой она могла показаться некоторым, в лихие 90-е. Но Россия никогда не станет Чеховским Иваном Дмитриевичем Червяковым, никогда! – Эл испытующе посмотрела на Ричарда.
– «Смерть чиновника»? – спросил в ответ он, и подмигнул Эл.
– Да, – улыбаясь, сказала она. Эл опять поймала себя на том, как приятно говорить с человеком «на одном» языке, приятно, что они читали одни и те же книги, и не надо долго друг другу объяснять, ту или иную цитату.
– Прошло еще слишком мало времени, чтобы осмыслить ближайшую историю страны в мировом и историческом масштабе.
– Что ты имеешь в виду? – Ричард не скрывал интереса.
– Времени мало прошло. Взять, хотя бы, католическую церковь. С XIII по XIX век Святая Инквизиция боролась с еретиками. И только в 2002 году папа Иоанн Павел II извинился за казни, осуществленные Святой Инквизицией и объявил, что Церковь раскаивается за «действия, продиктованные нетерпимостью и жестокость в служении вере». Масштабы того же «сталинизма» несопоставимы, даже на первый взгляд, но для осмысления этого периода истории нашей страны, нам тоже нужно время. Нет, вот, покайтесь сейчас! Хочется ответить таким: «Отдыхайте! Покаяние должно быть от души, а не “по требованию”!».
– Согласен. Ты не перестаешь меня удивлять, Герти!
– Потерпи, недолго осталось удивляться, – неожиданно ответила Эл.
Ричард, отвернувшись, промолчал в ответ. Эл решила исправить ситуацию.
– На сеанс мы с тобой уже опоздали, давай тогда поедим мороженое? У меня из детства поход в кино, неразрывно связан с кафе-мороженое, после сеанса. Как тебе?
– Хорошая идея, давай, – ответил Ричард, не поворачиваясь к Эл.
Ричард завел мотор, и они поехали по улице Советской, где так и не сходили в кино, но очередной раз окунулись в советское прошлое. Остановившись у палатки «Мороженое», Ричард, наконец, взглянул на Эл и спросил:
– Герти, ты какое будешь?
– Фруктовое, – ответила она.
Ричард быстро вернулся, протягивая Эл стаканчик с шербетом, себе он взял шоколадно-вафельный рожок. Похоже, Ричарду тоже не нравилась эта гнетущая атмосфера, нависшая над ними, и он первый решил все исправить.
– Вкусно? – спросил он Эл.
– Очень, спасибо!
– На доброе здоровье, как говорит, Труди.
– Ричард, кстати, ты не мог бы дать мне ее адрес, перед отъездом?
– Могу и дам, и адрес, и телефон, она меня сама об этом просила, – Ричард опять замолчал.
– Что-то не так?
– Конечно, не так. Мне не по душе твой отъезд, если на прямоту.
– Я должна, Ричард, и прости, но вопрос моего отъезда уже решен.
Над ними опять нависла «молчаливая» туча. Первая нашлась Эл.
– Ты говорил, что Алекс из Джубги?
– Да, хочешь увидеться с ним?
– Просто спросила.
Эл расправилась с шербетом, и уже вытирала руки влажными салфетками.
– Хорошо, вкусно, – Эл была довольна.
– А давай заедем к нему, здесь недалеко, – сказал Ричард, и они опять поехали по узким улочкам Джубги.
Через минут пять Ричард остановил машину перед небольшим, двухэтажным, самым обычным домом, но над крышей которого развивался пиратский флаг. Настоящий, черный, с черепом и перекрещенными костями.
– Узнаю Алекса, – сказала, улыбаясь Эл.
– А ты про это, – ответил Ричард, посмотрев на флаг, – в этом весь Алекс, «мама – анархия, папа – стакан портвейна»!
Они вышли из машины.
– Алекс, брат! – позвал Ричард.
Почти сразу, из глубины двора, раздался ответ Алекса:
– Хой!
Он не заставил себя долго ждать. Направляясь к калитке, Алекс вытирал руки куском какой-то замасленной тряпки. Он выглядел точно так же, как в «Алоха», но только на нем не было темных очков.
«Над “концепцией наряда” человек не заморачивается, счастливый Алекс», – подумала Эл.
– Хой, други! Как это вас угораздило, в мою обитель?
– Да, катались у вас тут, и Герти вспомнила про тебя, решили заехать, – ответил Ричард.
– Ириэ, сестра, твоя мандала висит у меня в красном углу, – сказал Алекс, протягивая руку Эл.
«Моя что?» – не поняла Эл, но решила не переспрашивать, а молча, пожала руку Алекса в ответ.
Хозяин проводил компанию на задний двор, где у него располагался гараж, который сейчас был открыт, а перед ним стоял красный внедорожник Алекса.
– Сломался конь? – спросил Ричард.
