Книга Южнорусское Овчарово - Лора Белоиван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
А потом, промокшему и уставшему смертельно, ему пришла в голову очень простая мысль: зайти в храм и там немного поспать, и двери были открыты, и никого не встретил Ник внутри, только издали увидел двух монахов, то ли зажигавших лампады, то ли их гасивших, невозможно было разглядеть; потом ноги несли его туда, куда глядели глаза, а глаза теперь глядели под ноги; и он шел, шел и шел – в общем-то, не очень долго он шел, – пока не пришел в помещение, где сначала ничего невозможно было увидеть, так темно в нем было, но потом глаза немного привыкли к свету единственной горевшей там лампады, и Ник обнаружил, что стоит перед абсолютно черной иконой, на которой ничего не изображено. «Малевич», – сказал Ник вслух, и это была его последняя иерусалимская шутка. Сверху послышался шорох, Ник поднял голову, увидел громадного черного паука, спускающегося к нему по тоненькой серебряной ниточке, с живой еще антилопой в педипальпах, – и швырнулся прочь, назад, во тьму, вправо, в стену; ударился плечом, ударился лбом, а коленом не ударился – под коленом оказалась пустота, и Ник сложился швейцарским ножичком, и скользнул в нишу Сиро-Яковитского придела, и спасся.
Спасся, но для верности прошел еще несколько метров, пока подземелье не сузилось так, что дальше только на четвереньках: Ник опустился на четвереньки, протиснулся в нору, преодолел еще сколько-то расстояния и выбрался наружу, на свежий холодный воздух, к остановке – конечной остановке городского автобуса, там, где Восьмой Квартал прижимается к лесу, а асфальтовая дорога превращается в узкую грунтовку, ведущую – через заброшенные поля, параллельно с железнодорожной насыпью – к деревне Давидовка.
Деревня Давидовка является бесправным сателлитом Южнорусского Овчарова. Таким же, как и Пятый Бал. В Давидовке нет школы, церкви, общественного транспорта и даже милиции. С Южнорусским Овчаровым она соединяется при помощи скверной грунтовки и железнодорожной насыпи, с которой давным-давно сняли рельсы и разобрали шпалы. Шестикилометровая насыпь заканчивается на берегу речки. Карты врут, и никто не знает настоящего названия реки: каждый называет по-своему. Моста через нее давно нет, но красивые каменные быки, артефакты царского режима, по-прежнему стоят по колено в воде. Весной речка становится шире, летом мелеет – все в порядке. А по ту сторону несуществующего моста, на противоположном берегу реки, уже совсем другая земля. Не давидовская.
Впрочем, на ситуацию, в которую попал Ник, этот факт никак не влиял.
– Имеем проблему, – сказал Белый. – Имеем проблему. Как тебя возвращать?
Самолетом, как возвращаются домой все нормальные люди, было невозможно: присланный из Израиля паспорт оказался бесполезен и даже вреден, ведь в нем не было печатей о пересечении границы. Оставался единственный выход, и он, вопреки утверждениям деревенского, в данном случае должен был находиться именно там, где и вход.
Искать дыру в земле Белый начал сам, без Ника, который от слабости не мог пройти и десятка шагов без посторонней помощи. Да и баба Люда сказала, что Ник пойдет мотыляться по деревне только через ее, бабы Люды, труп.
– Пойдешь в свой Иерусалим, а вылезешь у японцев, – сказала она.
– Гитару жалко, – сказал Ник.
– Лечись пока, – кивнул Белый, – я сам разведаю.
И сдал билеты на самолет.
Поиски дыры, через которую можно попасть из Овчарова в Иерусалим, продвигались тяжело. Во-первых, было совершенно неизвестно, с какой стороны Ник увидел автобусную остановку, вылезши на поверхность. Самому ему казалось разное каждый раз: то как будто он увидел железную будку остановки спереди – так, что пришлось перейти дорогу, чтоб попасть под остановочную крышу; то как будто была она слева и стояла правым боком к нему; то как будто бы сзади – но вряд ли; то со стороны леса – Ник не помнил, чтоб увидел лес, очутившись на воле: значит, дыра могла быть у самого леса, а Ник выбрался из-под земли, будучи к лесу спиной. Словом, у Белого был большой выбор возможностей – без всякого ограничения в радиусе и направлениях; единственное, чего у него не было, это гарантии, что питомец бабы Люды не врет. Но ни Белый, ни баба Люда о таком варианте сперва даже не думали, безоговорочно поверив каждому слову Ника.
Сначала Белый отфотографировал местность вокруг остановки и склеил круговую панораму. Затем разбил ее на сегменты и каждый день с палкой в руках ходил на поиски дыры, которая, по идее, должна быть заметной и без тыканья палкой, раз из нее смог вылезти человек. Белый тыкал в землю палкой и зачеркивал в блокноте квадратные сантиметры уменьшенной схемы – каждый день с утра до ночи, десять дней, а на одиннадцатый к нему подъехала милицейская машина, из которой высунулся участковый и спросил, нужна ли помощь.
– Спасибо, – поблагодарил Белый. – Ключи ищу.
– А-а, – сказал участковый и уехал.
А Белый зачеркнул последний квадрат.
Дыры напротив остановки не было на шестьдесят метров вокруг. Дальше шли заборы.
Если бы не забор, Белый слетал бы в Иерусалим еще в прошлом году. Если бы не Ник, Белый был бы там теперь; а вместо этого одиннадцать дней тыкал палкой вокруг остановки на Восьмом.
– Ник, ты врешь насчет дыры, – сказал Белый. – Ты ведь все наврал.
– Нет, – ответил Ник, – я не наврал. Вон паспорт, вон логи в скайпе, вы же сами мне лэптоп дали.
– Он не наврал, что он из Иерусалима, – объяснял Белый ситуацию бабе Люде, – но насчет дыры наврал точно. Нету там никакой дыры. Нету.
– Хорошо посмотрел? – переспросила баба Люда. – Как же он теперь-то?
– Все посмотрел вообще. Вообще все. Нету.
– Ох ты ж елки-палки, Богородица-Заступница, ну е-мое, – качала головой баба Люда. – Но ведь вроде хороший-то парень-то, а?
– Непонятно только, врет зачем, – заметил Белый. И, шагнув в комнату Ника, сказал довольно холодно: – Ну что. Готовься сдаваться.
Подготовка к депортации Ника заняла неделю. Его отец сделал все невозможное, чтобы факт нарушения границы не был запротоколирован в Израиле, но уладить дело на российской стороне он не смог: Нику был навсегда запрещен въезд в Российскую Федерацию, так что с бабой Людой они прощались навеки. Белый на сцене прощания не присутствовал.
А потом выпал снег.
А потом снег растаял.
И пришла весна. И Белый, по своему обыкновению, стал ходить на дальние болота – за безымянную речку, лишенную моста, – смотреть на пролетные стаи уток и лебедей. Он представлял себя перелетной птицей, никогда и никому в жизни не сумев бы признаться в своей игре – игре в птицу, птицу улетевшую, птицу вернувшуюся, – фу, какая сентиментальщина; себе-то признаться – и то неловко. Так что Белый играл, самого себя изгоняя из свидетелей: бездумно, тоскуя, радуясь, взлетая – тяжело взлетал Белый над болотом (ослабели крылья за зиму), а потом шел напрямик через заброшенное сто лет назад поле, уставший, промокший, – и однажды по пояс провалился в яму, в которой и оставил сапог; полез за сапогом и увидел в стене нору; а дальше все как по-писаному – залез в нору, прополз несколько метров, вылез в храме Гроба. Он-то Сиро-Яковитский придел сразу узнал, и иконе его черной, с треснувшим при пожаре стеклом, поклонился почти автоматически, и паутине на своде потолка удивлен не был. Даже горную газель, все еще принимаемую им за антилопу, поприветствовал.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Южнорусское Овчарово - Лора Белоиван», после закрытия браузера.