Он полез в свою сумку и достал оттуда конверт из плотной желто-коричневой бумаги.
– Что это?
– Мое завещание.
Лицо ее испуганно вытянулось.
– Завещание?
– Я же сказал, что подготовился.
– Конечно. К таким вещам нужно относиться практично. Мне его прочесть?
Он отрицательно покачал головой:
– Просто положи в надежное место. Но ты должна знать, что, если что-нибудь со мной случится, моими душеприказчиками в отношении принадлежащего мне имущества будут Джонатон Сомс и Роберт Уэбб. Поскольку мы с тобой пока не женаты, я подкорректировал кое-что.
– Дом, не нужно так говорить.
– Если со мной что-то произойдет, я хочу, чтобы к тебе перешли принадлежащие мне акции журнала «Капитал», – продолжал он. – И квартира на Тависток-сквер тоже. На ней висит небольшая ипотека, но не такая, чтобы ее было не по силам погасить самой крутой журналистке Лондона. – Он мягко улыбнулся, и от уголков его глаз разошлись тоненькие морщинки, которых она раньше не замечала.
– Не хочу об этом говорить, – сказала Роз, демонстративно закрывая руками уши. – Сейчас ты здесь. Ты пойдешь в джунгли, потом вернешься, и за неделю до Рождества мы с тобой поженимся. Ты и я. Я уже нашла себе симпатичную кремовую бархатную пелеринку, так что ты не можешь меня подвести.
Глаза Дома заблестели, она понимала, что его переполняют эмоции, но когда через несколько секунд она снова посмотрела ему в глаза, слезы уже ушли.
– Пелеринку? – наконец переспросил он.
– Да, на шелковой подкладке. Тебе понравится, но больше ты от меня ничего не добьешься. Это плохая примета, когда жених знает все подробности о наряде невесты.
– Жена Мигеля сейчас готовит, – сказал Доминик, умышленно меняя тему. – Хочешь поесть со всеми или только со мной?
– Только мы вдвоем.
Он усмехнулся и велел ей ждать в комнате; через несколько минут он вернулся с чугунком, который держал с помощью какой-то тряпки.
Пока его не было, Роз зажгла три керосиновые лампы и расставила их. Свет ламп был тусклым, мягким и мерцающим, а воздух по-прежнему оставался невероятно влажным, так что в какой-то момент она почувствовала себя мошкой, застывшей в куске янтаря.
Доминик поставил чугунок на стол, который Роз уже сервировала, – там стояли тарелки и две оловянные кружки. Пока Доминик разливал красное вино, она улыбнулась, решив, что у нее определенно есть задатки домохозяйки.
Она не стала спрашивать, каким образом ему удалось достать в джунглях вполне приличное бордо. К многочисленным качествам, которые ей так нравились в нем, относились компетентность, сообразительность и легкость, с какой он решал практически любые вопросы. Эта вера в его способность справиться с чем угодно была одним из факторов, помогавшим ей сохранять рассудок в последние несколько недель. Если кто-то и мог в одиночку отправиться в джунгли Амазонки и вернуться оттуда живым, то только он. Доминик и раньше совершал подобные путешествия и возвращался домой с массой увлекательных рассказов для застолий, а не с тропическими болячками и переломанными костями. Он был будто заговорен, и казалось, что сам Бог улыбается ему.
– А знаешь что? Думаю, наш мир был бы более уютным и приятным местом, если бы освещался только пламенем свечей, – сказала она, опуская ложку в густую подливу.
Доминик начал смеяться.
– Что ты хотела этим сказать?
– Только посмотри вокруг! – произнесла она, сверкая глазами. – Какая интимная обстановка! Такое освещение специально придумано для секретничанья и для задушевных бесед.
– Возможно. Нужно посоветовать Кеннеди и Хрущеву воспользоваться этой идеей, когда они будут встречаться в следующий раз.
– Может быть, тогда и холодная война станет не такой уж холодной, – согласилась Роз и, помолчав, попросила: – Открой мне какой-нибудь свой секрет.
– Я умею играть на укулеле[55].
– А я и не знала.
– Ты же сама хотела какой-нибудь секрет.
– Ладно-ладно, – примирительно сказала она, чувствуя, что он не хочет играть в эту игру. Ее не оставляла мысль, что он стал более отстраненным, но, возможно, это просто нервы, перевозбуждение и ожидание того, что должно вот-вот произойти. – У нас впереди вся жизнь, чтобы получше узнать друг друга. Мне будет хотеться разговаривать с тобой и узнавать о тебе что-то новенькое, даже когда мне стукнет семьдесят пять. И не дай бог, чтобы мы стали похожи на те пары, которым через два года совместной жизни уже нечего друг другу сказать.
– Я бы тоже этого не хотел, – тихо сказал он.
Роз начала расспрашивать его о тренировках на выживание в джунглях и о жизни в племени ламписта во время прошлой его экспедиции, и Доминик немного расслабился, когда начал показывать ей, как сделать из веток лук и стрелы с помощью бечевки и камней. Он рассказал ей, что вождь племени пустил в него стрелу, отравленную ядом амазонской древесной лягушки, и он надеялся, что больше это не повторится.
Через какое-то время в их дверь постучал Мигель, и Доминик на полчаса исчез, чтобы поговорить с только что прибывшими индейскими проводниками. Пока его не было, Роз надела свою последнюю чистую ночную рубашку, наслаждаясь прикосновением к коже мягкой хлопковой ткани, хотя знала, что, когда вернется Доминик, ее придется снять.
Они занимались любовью со всей страстью, но и с нежностью, а когда все закончилось, она еще долго не хотела выпускать его из себя. Ей необходимо было чувствовать эту соединенность с ним как можно дольше, как будто это могло помочь ей удержать его запах, его прикосновение, ощущение его самого до его возвращения.
Разбудило ее кваканье лягушек.
Доминик уже проснулся и одевался в дальнем конце комнаты. Она видела его мускулистую загорелую спину и сожалела, что не может дотянуться и прикоснуться к ней.
Зевнув, она подумала, что он, должно быть, очень устал. Сама она несколько раз просыпалась ночью и видела, что он не спит. В первый раз она повернулась к нему и положила руку ему на грудь, отчего он едва слышно довольно вздохнул. Все последующие разы она оставляла его наедине с его мыслями.
Жена Мигеля приготовила им завтрак – это был вариант того же блюда, которое они ели вечером, – и в девять часов все отправились в путь: Доминик, Розамунда и переводчик – на одной небольшой лодке, Мигель и двое носильщиков – на другой. На плече у Роз висела на ремне фляга с водой – Доминик дал ей ее сегодня утром, напомнив, что в джунглях люди чаще погибают от обезвоживания, чем от отравленных индейских стрел.
Моторы на лодках были маломощными, так что продвигались они медленно. Чтобы немного охладиться, она опустила руку в коричневую воду, но Доминик прикрикнул на нее и пояснил, что в реке водится плотоядная рыба.
