– Ах вот как? Даже обещан!
– Так что никаких печалей у нас в доме! Радость, радость и радость! Думай о славе, которая ждет нас, и о Париже, который станет центром мира!
Жюно, по сути, говорил сам с собой. Осматривая себя в зеркале, он принимал различные позы и внезапно, так же быстро, как вошел, пожал руку де Нарбонну, поцеловал жену в лоб и вышел, напевая «Отечество наше страдает…», фальшивя точь-в-точь, как Наполеон, когда ему приходила охота петь.
Жюно вышел. В гостиной царило молчание. Наконец де Нарбонн его нарушил:
– О чем вы думаете, Лаура?
– Наверное, о том же, что и вы: наш бедный Жюно снова во власти иллюзий. Принц Евгений замечательный полководец, но он не император, и я совсем не уверена, что даже с ним Жюно будет видеться часто.
– Мне кажется, генерал так счастлив от того, что Испания исчезла с его горизонта и он снова готов завоевать весь мир. Вы же слышали? Он сказал «наш великий император, и я вместе с ним». Словно никого больше нет на свете. Словно они вдвоем отправляются охотиться на зайцев и собирать грибы. Ему даже в голову не приходит подумать, что речь идет о России! А как у него сейчас со здоровьем?
– Неплохо, кажется. Вы сами его видели: он излучает восторг всеми порами. Конечно, он по-прежнему мучается головными болями, но они быстро проходят. Думаю, к нему вернулось крепкое здоровье былых времен. А вы, мой друг? Думаю, что и вам придется последовать за императором, раз вы сделались столь важны для него?
– Это упрек? – осведомился де Нарбонн, беря Лауру за руку.
– Вы прекрасно знаете, что нет. Поскольку случай особый, я смею надеяться, что вы…
– Приглядите за нашим героем хотя бы издалека, а главное, постараетесь, чтобы император не забывал о нем? Так? Вам нет необходимости просить меня об этом. Я буду писать вам по возможности часто. А вы постарайтесь не портить себе кровь. Россия велика, но это не край света, и дорога для нас будет не длиннее, чем для русских, когда они оказали нам честь и пришли, чтобы мы их побили в Пруссии и Австрии. Я еще приеду, чтобы попрощаться с вами.
Де Нарбонн уехал, и Лаура, не желая оставаться дома наедине со своими мыслями, оделась для выхода, приказала подать карету и распорядилась везти ее в особняк Бриенн, резиденцию Мадам Матери. Нельзя сказать, что она ожидала от своего визита чего-то умиротворяющего, но пожилая дама обладала даром, который порой был схож с даром ясновидения, и в ее словах порой словно бы мерцала какая-то иная реальность.
Вернувшись из Испании, Лаура приехала к ней показать маленького Родриго и получила поздравления. Еще ей было сказано, что она сохраняет свое звание фрейлины, но избавлена от обязанностей, и ей будут рады всегда, когда она пожелает приехать.
Госпожа Летиция сидела одна в гостиной, выходящей в сад. Она любила ее больше других, потому что в ней не могло поместиться много народа. Госпожа Летиция не любила многолюдных сборищ. Всегда в сером, белом или черном, очень редко в лиловом, – она по корсиканскому обычаю, став вдовой, не снимала траур.
В этот вечер она была в черном бархатном платье-плаще поверх белой шелковой туники. Волосы с редкими серебряными нитями были уложены в красивую прическу, легкий белый шарф, покрывавший голову, подхватывала диадема с великолепной античной камеей, окруженной аметистами.
– Что случилось, Лаура? Почему ты так рано? Ты же знаешь, что у тебя сейчас нет никаких обязанностей передо мной. Я бы сказала, что ты на каникулах…
Молодая женщина, сделав положенный реверанс, встала на коленки возле кресла, в котором сидела старая дама, читая молитвенник. Теперь она закрыла его и отложила в сторону.
– Вы знаете меня наизусть, как этот молитвенник, – вздохнула Лаура. – Сегодня утром я поняла, что непременно должна вас навестить, потому что растерялась. Жюно сообщил мне о своем отъезде. Он едет к принцу Евгению, служить под его началом. Мне показалось, что его величество император задумал воевать с Россией…
– И ты решила, что я могу его отговорить?
– Влияние вашего высочества…
– Малая толика, какая у меня еще остается, превращается в прах, если мой сын что-то задумывает всерьез. Сейчас, к несчастью, он хочет именно этого. И нельзя сказать, что вокруг него нет разумных людей, которые хотели бы разубедить его. Мне говорили, что Коленкур не раз рассказывал ему о суровости русской зимы.
– Мой муж уверен, что они вернутся до морозов.
– Вряд ли. Были и более серьезные предупреждения. Бертье с присущей ему прямотой сказал, что Великая армия совсем не та, что была. И это правда. Верный Дюрок изложил все трудности со снабжением армии, когда речь идет о столь долгой дороге. Не помню, уж кто сказал ему о Турции… Однако, быть может…
Госпожа Летиция замолчала, пораженная мыслью, пришедшей ей в голову. И Лаура, как ни была заинтересована узнать ее, не смела ни о чем спросить и только надеялась, что госпожа Летиция продолжит думать вслух. И она продолжила:
– Быть может, Россия только предлог, а на деле он хочет всецело завладеть Польшей, которая наверняка, по его мнению, должна принадлежать мальчику, которого подарила ему Валевская.
– Она все еще не исчезла с горизонта? Я думала, что, женившись, император изгладил из памяти все былые привязанности.
– Все, но не эту. В народе ее называют польской женой императора, а в Великой армии считают, что он ее любит до сих пор.
– Несмотря на то что с «новой» он ведет себя как влюбленный мальчишка?
Прекрасные темные глаза старой дамы гневно вспыхнули.
– Девчонку, которую он посмел посадить на место Жозефины?!
Лаура едва не поперхнулась, услышав, как Летиция сожалеет о невестке, которую еще так недавно терпеть не могла!
– Не думаю, что он любит ее всерьез, – продолжала она, – он гордится, что стал теперь племянником Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Он задаривает девчонку платьями и невероятными драгоценностями, но ей всего и всегда будет мало.
– Это я уже поняла, – согласилась Лаура, не в силах удержаться от улыбки. – Когда меня ей представляли, она захотела, чтобы я подарила ей мой большой рубин.
– Она пустышка… И он очень ошибается на ее счет.
– Но она подарила ему сына, и, говорят, прекрасного.
– Про мальчика не могу сказать ничего плохого. Но каков он будет, когда вырастет? Он светлый в нее. Если, не дай бог, моего сына не станет, она сделает из него австрияка. Или вообще забудет и думать, есть он у нее или нет. Кстати, как себя чувствует твой сынок? Надеюсь, ему не повредила Испания?
– Ничуть! Он тоже у меня замечательный. И к тому же вылитый Жюно.
– Вот это дело! А как себя чувствует Александр? Как тебе жилось с ним вместе? Не слишком трудно? Он не мучил тебя?
– Нет. Меня беспокоила только его внезапная непредсказуемая мрачность.
