Собравшиеся на площади к тому времени все более стали обращать внимание на двух воинов, подъехавших верхом. Державший речь, наоборот, был повернут к ним боком и не замечал их.
Даниил все понял и без кастеляна, который уже потянулся к нему с коня, чтобы негромко пояснить или, возможно, сгладить некоторый крепкие выражения в адрес князя. Но тот громко рассмеялся, чем обратил на себя всеобщее внимание. Смело тронув коня в гущу толпы, Даниил поднял железную личину и громко объявил ляхам, кто он такой. Лицо городского мужа, державшего речь, побледнело. Его люди угрожающе направили копья на Даниила. Но тот мирно протянул к ним открытую десную длань и просил опустить оружие. По толпе пронесся доброжелательный шепот. Тогда, сняв шелом и кольчужную рукавицу, князь призвал собравшихся к примирению и поклялся со своей стороны не причинять городу ни малейшего вреда. Его присутствие здесь подтверждало правоту его слов. Со своей стороны он обещал выступить посредником в переговорах между горожанами и князем Конрадом для заключения выгодного для обеих сторон соглашения. Для полной уверенности Даниил обещал гражанам оставаться у них в Калише для содействия и до заключения полного соглашения с его братом князем Конрадом Мазовецким.
* * *
Прошло еще два дня, пока был заключен мир между князем Конрадом и городом Калишем. Князья Даниил и Конрад в окружении своих бояр, слуг, мужей и старшин города стояли мессу в костеле древнего каменного «грода». Играл орган, и церковный хор величественно и торжественно шествовал высотами григорианского хорала. Раскрашенные резные деревянные статуи, изображавшие святых, редкие иконы, массивные, мрачные и закопченные своды костела, все было непривычно для русского православного глаза. Но князь Даниил любил церковное богослужение и с удовольствием слушал как латинский орган, так и православный вокал. Его нисколько не смущало то, что богослужение шло на непривычном ему латинском языке, что окружавшие его бояре чувствовали себя неловко среди молившихся латинян и не осеняли себя крестным знамением. Князь не замечал этого. Он, стараясь нисколько не привлекать к себе внимания, крестился всей дланью с десного плеча на ошее. При всем своем уме и знании богословия он совсем не собирался осмыслить и понять, что означает латинское «filioque», и его сердце было теплохладно, когда при нем говорили о безгрешности наместника престола святого Петра. Другое дело, он, как и князь Конрад, прекрасно понимал, что между жаждавшими мировой власти римскими папами и стремившимися сохранить суверенность венценосцами Римской империи не первый век уже шла смертельная война. И в этом вековом споре попеременно побеждали то наместники престола святого Петра, то римские кесари, из которых ни те, ни другие, не гнушались никакими средствами. Даниилу, как и его покойному отцу, как и его сроднику Конраду, конечно же, были понятнее и ближе чаяния светского венценосца соседнего государства, чем чаяния далекого латинского иерарха. Но и примирению их они не были чужды. Тем более, что сейчас, когда Конрад заключил выгодный для себя мир, Даниил мог с чистой совестью обратиться к нему за помощью в свою очередь и отнять у угров заветную свою отчину — древний Галич.
* * *
К Галичу подходили на рысях. Угры не ждали. Лишь в четырех верстах от города, за мостом через реку Ломницу ближе к Днестру из-за одного холма на расстоянии трех полетов стрелы показался угорский конный полк числом до пятисот копий. Но угорский воевода, видимо, решил не рисковать жизнью, а, отправив весть в Галич, стал уходить стороной. Угорский полк разделился. Большая часть его пошла на юго-запад. А сотни полторы комонных угров во весь опор понеслись в город. За угорским полком послали большую сторожу. Затем Даниил направил всю волынскую конницу и мазовские конные хоругви за уграми, бежавшими к городу. Сила явно была на его стороне и он, не раздумывая, решил взять град изгоном. Около трех тысяч конницы устремилось к Галичу во весь опор. Даниил и Конрад с частью дружины и остальными силами быстро двигались следом. Менее чем через час они миновали реку Лукву близ города. Мост не был тронут. Затем поскакали вдоль валов и стен, защищавших посад и протянувшихся с запада на восток. Храмы Крылоса за оврагом засияли им своими златыми главами. Еще через десять минут князья миновали огромный овраг, разделявший Крылос и северное предгородье. Объезжая город с северо-восточной стороны, они не видели нигде следов схватки или кровопролитья. Лишь миновав восточное предместье и подъехав к вратам града, Даниил увидел последствия скоротечной схватки русичей и ляхов с угорским отрядом. Около двух десятков угорских воев и более тридцати нападавших были побиты здесь стрелами и копьями. Но закрыть врата в трехярусной системе валов угры не успели. Все они предпочли спасаться бегством, уходя южными воротами Крылоса и мостом через реку Лукву. Видимо, вместе с ними или же ранее оставил Галич и королевич Андрей.
Ворота града ужа были распахнуты настежь и охранялись воями Даниила. Галичане, быстро узнавшие о том, что произошло, толпами стекались к воротам Крылоса. Простонародье радостно встречало своего законного и любимого князя, приветствуя его криками, кланяясь ему в ноги и подкидывая шапки вверх. Церковные била уже наполняли аэру и сердце Даниила радостным перезвоном. Солнце сияло на летнем, синем небе, лишь кое-где покрытом небольшими белыми облаками. Мечта князя Даниила осуществилась и, казалось, уже ничто не помешает ему утвердиться в своей отчине.
* * *
На следующий день после того, как отслужили литургию и благодарственный молебен в Успенском соборе, князь Даниил велел открыть врата Золотого Тока и боярских клетей. Из боярских закромов кмети и простой люд выкатывали бочки с вином и медом, расставляли столы и лавки на соборной площади перед Золотым Током. Накрывали столы всяческой снедью, какую только нашли в закромах угорских домов и палатах угорского королевича. Тысячи русских и ляшских воев, простых ремесленников, торговцев, лодочников и рыбаков с Днестра гуляли три дня. Из окрестных усадеб и со старого княжеского подворья пригоняли скот, доставляли муку, кололи овец и бычков, жарили, варили мясо, пекли хлеб. Князья Даниил и Конрад в окружении волынских бояр, челяди и немецких рыцарей из Торуни и Хелмно пировали там же. Но только не было среди них галицких бояр. Сколь ни звал к себе на пир именитых галицких мужей Даниил Романович, не приехал никто. Одни оставили князя без ответа, другие были далеко в своих вотчинах и в заботах, третьи сказались больными.
А тем временем галицкий боярин Судислав в окружении своих отроков, гридей и верных сподвижников скакал между отрогов горных хребтов к Торуньскому перевалу в Карпатах. Путники останавливались на ночлег только в скрытых местах на опушках дремучих лесов, покрывавших горные склоны. Они мало спали, плохо ели и берегли коней. На третьи сутки справа от них замаячила и вышла из туманов серая вершина горы Хом. Это означало, что до перевала оставалось еще верст четырнадцать-пятнадцать. Там за перевалом лежала уже чужая — угорская земля.
Глава XV. «Крепка как смерть любовь»Тихо и спокойно текла жизнь в Переславле-Залесском. Безмятежно росли младшие братья. Матушка вновь была тяжела. Как и прежде шли хозяйственные дела. Как и ранее переславские кмети и княжьи детские, отроки и гриди съезжались на ратное учение в Перунов луг. Сильно возмужали, повзрослели и стали серьезными старшие княжичи — уже князья новгородские Феодор и Александр. Сидение на новгородском столе смыло с них последнюю наивность и безмятежность. Они словно оба проснулись от какого-то затяжного и сладкого сна, раскрыли глаза. Жизнь встряхнула и подбросила их обоих вверх, а у них, как у недавно оперившихся соколов в этом броске, расправились молодые крылья, и они, вместо того чтобы падать, вдруг полетели. Полетели над лесами и пашнями, над широкими реками и дрягвами[117], над горами и пропастями. Ну, а как возвратились домой, то тошно им стало от этой тихой и спокойной жизни в родном доме в Переславле. А более всего заныло и застонало в душе у Феодора.
