Когда-то давно, в семинарии кармелитов, отец Жан говорил Ванго: «Если бы за всю историю человечества нашлась хоть одна страна, где живых почитали бы так же, как чтят мертвых, до чего же прекрасно было бы жить в таком краю!»
На заре Ванго вошел в дом Мадемуазель.
В свете утренних лучей он осмотрел все помещения, ища следы, которые должны были оставить похитители. Но ничего не нашел. Поодаль, в логове Мацетты, отсутствовали даже пули, которые убили осла и его хозяина. Здесь поработали профессионалы.
Ванго запер дом, как будто уезжал на каникулы. Замок поддался не сразу: Мадемуазель никогда им не пользовалась. Он спрятал ключ в дупле оливкового дерева и погладил ветки с их налитыми плодами.
И тут его взгляд упал на голубой шелковый комок, застрявший в корнях дерева. Он поднял его. И узнал в нем свой детский платок. Голубой платок, который все видел, но ничего не рассказывал, кроме историй о загадочных королевствах.
Ванго увидел на ткани звездочку. Она была вышита сверху над заглавной буквой «В». Еще вчера ее не было. Работа казалась незаконченной. Пятый луч звездочки был вышит не до конца. На шелке еще висела длинная нитка шафранного цвета.
Мадемуазель хотела запечатлеть на шелке воспоминание о матери Ванго, о Нелл.
Ее работу прервало появление четырех мужчин. Платок упал наземь, между узловатыми корнями оливы.
Ванго взобрался наверх по извилистой тропинке и пошел другой дорогой, через заброшенные виноградники Мальфы. На горизонте вставал дымящий вулкан Стромболи, за ним — остров Панареа, силуэт Филикуди, а еще дальше, на вершине огромной скалы, невидимо присутствовал его монастырь. Но туда он сейчас не собирался.
Он подоспел в порт к тому времени, когда рыбаки возвращаются с уловом. Незаметно проскользнув между рыболовными сетками, висевшими кругом, зеваками и моряками, он подошел прямо к маленькому сарайчику из проржавевшего кровельного железа.
Ванго постучал по железному листу, как стучат в дверь.
Женщина в лохмотьях занималась тем, что крошила яичную скорлупу.
— С ней суп будет погуще, — объяснила она. — Уж я-то знаю. Зубам найдется что пожевать.
— Вы — синьора Джузеппина?
— Синьора Пиппо Троизи, — поправила она.
— Я когда-то знал вашего мужа. Он был хороший человек.
— Это правда.
Она произнесла это с глубокой нежностью. И спросила:
— А с вами мы знакомы?
— Нет, — поспешно ответил Ванго, чтобы пресечь дальнейшие вопросы. — Я только что прибыл сюда и отплываю следующим рейсом.
— Значит, через четыре минуты! — сказала Джузеппина, знавшая наизусть расписание всех кораблей, которые могли вернуть ей любимого мужа.
Ванго молчал, и она уточнила:
— Через три минуты сорок пять секунд.
На шее у нее висели красивые часы-кулон, подаренные доктором.
— Я хотел поговорить с вами об одной очень давней истории.
— Ну, тогда вам нужна именно я.
— Почему?
— Мне интересны только давние истории.
— Вы, наверное, помните начало осени 1918-го.
— Да, — сказала женщина. — В том году было несколько ужасных штормов.
— И в том же году убили одного человека.
— Бартоломео Вьяджи, 29 лет. Три дочки. В живых осталась одна. И его жена тоже умерла, почти сразу после него.
— Печально.
— Да, печально, когда люди умирают.
— Говорят, вы что-то знаете о Бартоломео.
— Говорят? Кто тебе это сказал?
Глаза Джузеппины заблестели. Она рассказывала об этом только одному человеку.
— Я хочу знать, кто его убил, — сказал Ванго.
— Кто тебе говорил об этом?
— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.
Она пристально посмотрела на Ванго.
— Я тебе отвечу. Его убил не Мацетта, пусть даже он был замешан в этом деле. Это сделал тот, третий.
— Его зовут?..
— Кто тебе говорил обо мне? Кажется, я тебя знаю…
— Назовите мне имя третьего.
— Его звали Кафарелло, Джованни Кафарелло. Он уехал в Америку, в Нью-Йорк. Бросил своего отца — тот жил в распадке между горами. Бедняга умер прошлой весной в полном одиночестве, ему было сто лет.
Джованни Кафарелло. Это имя навеки врезалось в память Ванго.
Он посмотрел на женщину, которая пристально вглядывалась в него. Поблагодарил ее.
— Не уезжай, — попросила она. — Скажи мне, кто ты. Скажи, что ты видел Пиппо Троизи и что видел недавно.
Ванго зашагал прочь. Пароход уже причалил. На набережной бурлила толпа. Джузеппина упала перед ним на колени, как перед статуей Девы Марии, и громко взмолилась:
— Прошу тебя, скажи, Пиппо жив? Я тебя узнала. Я знаю, как тебя зовут. Ты — Ванго!
Ванго остановился, вернулся назад и тихо сказал ей:
— Он жив.
Из ее глаз брызнули слезы радости.
Ванго прыгнул на палубу.
Человек, стоявший рядом с Джузеппиной, помог ей встать на ноги.
— Держитесь за меня, Пина. Успокойтесь…
Он только что сошел с парохода, прибывшего с острова Липари.
Он улыбался.
Сегодня понедельник. Какое счастье! Самый прекрасный день недели! Доктор принарядился и повязал красный галстук. Он даже пританцовывал.
Сегодня доктор Базилио обедал у Мадемуазель.
Он спросил:
— Скажите, Пина… Что-то случилось?
— Пиппо жив, — сказала она.
Врач ответил грустной улыбкой. Эта женщина, Пина Троизи, была единственным человеком, которого он понимал до конца. Они оба избрали для себя недостижимую любовь. Она любила пропавшего. Он любил неизвестную.
— Кто вам сказал, что ваш муж жив?
— Ванго, тот маленький дикарь из Поллары.
— Где он? — встрепенувшись, спросил доктор.
— Уплыл.
Добряк Базилио бросился к пирсу из черного камня.
Но пароход был уже далеко.
Он увидел на палубе Ванго. А Ванго увидел его.
Оба замерли.
Позже доктор обнаружил, что дверь в доме Мадемуазель заперта.
Надежда испарилась безвозвратно.
28
Конокрад
Эверленд, Шотландия, октябрь 1935 г.
Самолетик дважды пролетел совсем рядом с башней замка. Но во второй раз пилот явственно разглядел человека, бегущего к конюшне. Следом за ним мчалась женщина. На ней была белая ночная рубашка, которую она задрала до бедер, чтобы та ей не мешала.
