Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Рис. 18. Восточнославянские подвески VI–VII вв.
Рис. 19. Изображения на раннеславянской керамике, Шульцендорф, Германия, VII–VIII вв.
Рис. 20. Дружина Бориса на древнерусской миниатюре
Рис. 21. Железное навершие Мстислава Владимировича
Рис. 22. Знак Ярослава из Киева и Белгорода
Следует отметить, что именно шульцендорфская находка дает нам возможность приблизиться к пониманию истинного смысла знака Рюриковичей. Благодаря изображенной на керамике сцене мы видим, что двузубец находится на шесте или копье величиной примерно с человеческий рост, которое устанавливалось на какое-то основание. Эта неожиданная подробность находит свою аналогию в Древней Руси: в болгарской летописи Манасии мы видим миниатюру, на которой русское войско Святослава в 971 г. выступает под стягом с древком, вершина которого увенчана трезубцем. В «Сказании о Борисе и Глебе», рукопись которого восходит к XII в., дружина Бориса изображена на миниатюре вместе со знаменами, увенчанными двузубцами (рис. 20). На новгородской иконе «Знаменье», посвященной событиям 1169 г., суздальские стяги увенчаны навершиями в виде трезубца, полностью повторяющим знак Юрия Долгорукого. То, что эти памятники письменности и иконографии верно передают традицию использования знака Рюриковичей в качестве навершия на стяге, подтверждает и археологическая находка: на Северном Кавказе было найдено железное навершие, соответствующее знаку Мстислава Владимировича (рис. 21), правившего в Тмутаракани{693}. За исключением «Сказания о Борисе и Глебе» в качестве навершия изображается трезубец, а не двузубец, однако это обстоятельство объясняется последующей эволюцией знака Рюриковичей. О древности подобной традиции свидетельствует то, что на одном из дирхемов Погорельщинского клада было процарапано изображение стяга с навершием в виде трезубца{694}. Интересно отметить, что, согласно классификации подвесок с данными знаками С.В. Белецкого, древнейшими металлическими подвесками такого рода оказываются подвески из Гнездова и Каукая, у каждой из которых на оборотной стороне был изображен стяг. Знак на Гнездовской подвеске, по мнению С.В. Белецкого, мог принадлежать любому из князей от самого Рюрика до Святополка Ярополчича, а второй — Ярополку Святославичу{695}. То, что на этих двух древнейших подвесках с одной стороны изображался двузубец, а на другой — стяг (на подвеске из Каукая еще и с рогом), указывает на то, что между этими предметами существовала какая-то связь. Обращает на себя внимание и то, что в обоих случаях древко стяга изображается стоящим на треугольной основе. Связь эту раскрывают рассмотренные выше миниатюры, показывающие, что знак Рюриковичей мог крепиться наверх стяга. Сцена на шульцендорфской керамике находит свое объяснение в указаниях католических авторов на то, что свои знамена западные славяне хранили в святилищах Святовита и Радигоста: «Подобно Святовиту Арконскому боги Радигощские имели свои знамена, к которым лютичи питали чрезвычайное благоговение. (…) Видя перед ратью своею священные знамена, лютичи верили, что идут за своими богами; знамена для них в походе были представителями оставшихся в Радигоще кумиров… Свои знамена сопровождали в поход и жрецы и, конечно, перед знаменами, как перед изображениями своих богов-покровителей (dii fautores, по выражению Титмара), приносило лютицкое войско в жертву знатнейших между пленными врагами»{696}. Все это показывает, что двузубец был символом какого-то языческого божества и в этом качестве к нему, укрепленному на шесте, молитвенно простирают руки люди. В отличие от хазарского западнославянский материал дает нам не только графическое сходство с древнейшей формой знака Рюриковичей, но и, самое главное, сходство функциональное, указывающее на крепление его на древке и использование в качестве навершия знамени. Древнейшие формы подвесок показывают, что двузубец Рюриковичей был связан со стягом; начиная с эпохи балканских войн Святослава мы имеем целый ряд изображений двузубца и трезубца в качестве навершия древнерусских знамен, а западнославянские данные помогают нам понять языческие истоки данной традиции. Тот факт, что двузубец на шесте в качестве сакрального символа фиксируется к западу от Одера уже в VII–VIII вв., недвусмысленно указывает на западнославянское происхождение этого знака Рюриковичей.
Кроме того, в целом ряде случаев трезубец изображался в виде сокола (см. рис. 2) либо вместе с птицей, как, например, на знаках Ярослава из Киева и Белгорода (рис. 22). Исследовавший этот знак уже не на монетах, а на ременных бляшках С.С. Ширинский совершенно независимо от О.М. Рапова отмечает, что «среди богатого декоративного обрамления княжеской тамги встречаются изображения птицы в различных вариантах. О неслучайном появлении этого сюжета рядом с княжеским “знаменем” XI в. свидетельствует своеобразно исполненный знак Владимира Святославича на наконечнике ножен сабли-меча, найденной в 1960 г. в могильнике Кримулдас в Латвии.
Такие наконечники проникают в Прибалтику из Поднепровья в конце X — начале XI в., очевидно, вместе с возвращающимися на родину воинами-балтами из дружины киевских князей. Сохранив стилистические особенности древнерусских княжеских “знамен” в парадном варианте, тамга Владимира на этом наконечнике превращена в изображение птицы. Таким образом, трапециевидные подвески со знаком Ярослава и фигуркой птицы, сопоставленные с тамгой на ножнах из Кримулдас, констатирует существование на Руси в X — первой половине XI в. традиции, связывающей в представлении людей княжеский знак и птицу воедино. С развитием социальных отношений и изменением религиозных представлений тамги — реальные изображения родовых тотемов — постепенно схематизируются и приобретают все большее значение знаков собственности. Однако прежний смысл изображений предков-покровителей они сохраняют долгое время. (…) Таким образом, происхождение знаков киевских князей от еще более древней родовой тамги подтверждается как данными этнографии, так и археологическим материалом. Сюжетом этой тамги служило изображение неизвестной нам хищной птицы»{697}. Отметим, что латвийский могильник Кримулдас связан, скорее всего, не с балтами, а рассмотренными выше прибалтийскими венедами. Вызывает сомнение и утверждение «неизвестности» птицы, связанной со знаком Рюриковичей, — в «Слове о полку Игореве» русские князья постоянно называются соколами. Именно в сокола учится оборачиваться в былине Вольга Святославич, историческим прототипом которого, по мнению исследователей, являлся сын Святослава Игоревича Олег:
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
