В разреженном воздухе, затрудняющем дыхание, где все было неизменно тысячи лет, Жас задумалась о реальном существовании Шангри-Ла и о том, сможет ли она ее покинуть, если найдет.
Катакомбы, по которым они теперь пробирались, чем-то напоминали это святое место: тишина, изолированность, труднодоступность, уединенность, если не считать тех, кто шел с ней. И снова Жас преследовала миф. Теперь это был миф брата. Усилия были не меньшие, но ощущение тщетности гораздо сильнее. Робби так сильно сопротивлялся продаже двух самых популярных духов и был так упрям в отношении разбитого сосуда. После приезда в Париж Малахай Сэмуэльс поднял цену. Он готов был заплатить столько, что хватило бы расплатиться с долгом и можно было бы продать только «Руж».
Но Робби готов был рисковать собственной жизнью, чтобы отдать Далай-ламе эти осколки мечты.
Они свернули в еще один тоннель со скользкими от сырости стенами. Свет от их фонарей на шлемах серебром блестел на известняке.
– Ани, можно вас спросить? – обратилась Жас к монахине.
– Конечно.
– Мой брат прав? Вы согласны, что Далай-лама найдет применение этому подношению?
– Я всего лишь курьер. Меня это не касается. – Она говорила по-французски, и Жас не сомневалась, что это ее родной язык. Голова ее была обрита наголо, но просматривалась щетина черного цвета. Черты лица азиатские, более китайские, подумала Жас, чем тибетские. – Вы сомневаетесь в мудрости желаний вашего брата?
– Из того, что я знаю о проблемах вашего народа, это равносильно тому, чтобы подарить Папе Римскому кусок Животворящего Креста.
– Возможно. – Монахиня шла позади нее, поэтому Жас не могла видеть ее лица, но по голосу казалось, что она улыбается. – Спасители не всегда те, кого мы ожидаем. Власть приходит неожиданными путями.
Тоннель закончился простой и элегантной аркой в двенадцать футов, за которой находилась камера с высоким потолком и каменным алтарем в центре.
Согласно схеме Робби должен был ждать именно здесь, но его не оказалось на месте.
– Мы ошиблись? Не там свернули? – спросила Жас Гриффина.
– Мы там, где должны быть. Смотри, – он указал на крест из черепов над аркой и каменную табличку под ним с надписью: «Croyez que chaque jour est pour vous le dernier. Hоrace».
– В записях Робби сказано, что здесь будет надпись из Горация. О чем она? – спросил Гриффин.
– Верь, что каждый ушедший день – твой последний, – перевела Жас строку древнеримского поэта.
– Как верно, – прошептала монахиня.
– Думаешь, с Робби что-то случилось? – спросила Жас Гриффина.
– Нет. Но думаю, что он натолкнулся на каких-то других диггеров. Он бы не допустил, чтобы за ним кто-то увязался. Он бы остановился и выждал, поосторожничал.
– А нам что делать? – спросила Жас.
Ответил ей не Гриффин, а монахиня:
– Ждать. – Голос у нее был смиренный, доброжелательный, она знала, как сделать правильно.
Через полчаса, когда брат так и не появился, Жас предложила поискать его.
– Мы не можем, потому что не имеем представления, где он, – сказал Гриффин.
– Он здесь, и мы это знаем, – сказала Жас.
– Здесь около пятисот миль тоннелей, сотни камер, тысячи проходов. Мы можем разойтись на десять футов и навсегда потерять друг друга.
– А если он ранен? А если тот, кто гоняется за ним, уже отыскал его?
– Как? Никто, кроме нас, не знает, что он здесь, – сказал Гриффин.
Жас повернулась к монахине.
– Кому вы сказали, что пойдете сюда?
– Я должна была сказать своему наставнику, который организует встречу. Верховный лама местного буддийского центра в Париже. Мы все хотим вам помочь, мадемуазель.
– Кроме того, я сказал Ани лишь прийти на встречу в бутик. Я не сказал ей, куда мы направимся.
– Но ты посоветовал ей надеть резиновые сапоги и прихватить теплую куртку. Это весной-то, в солнечный теплый день.
– Даже если кто-то догадался, куда мы идем, невозможно, чтобы они пришли именно сюда и повстречались с Робби. Им бы понадобилась эта карта.
Жас хотела возразить, но знала, что он прав, информации действительно было недостаточно.
– Тогда где же он? – спросила она.
– Скоро будет, – ответил спокойно Гриффин.
– Еще полчаса, и тогда обещай, что мы пойдем его искать. Здесь мог случиться обвал. А что, если полиция спустилась сюда в погоне за какими-нибудь нелегалами и обнаружила его?
– Тогда бы Марше тебе позвонил.
– Не позвонил бы, если Робби не сказал им, кто он.
Она оглянулась на монахиню, которая с закрытыми глазами сидела на сыром полу, скрестив ноги. Выражение ее лица говорило о том, что она погрузилась в глубокую медитацию.
Жас попыталась последовать примеру монахини и расслабиться. Она села, прислонившись к каменной стене. Гриффин присоединился к ней и взял ее за руку. В этом месте, в этот момент, при всей тревоге, пронзавшей ее тело, его прикосновение зажгло Жас так же, как это случалось всегда. С самого начала Гриффин заставил ее чувствовать, что она все больше приближалась к краю, возбужденная и напуганная.
Когда он ушел от нее, она иногда думала, какой умиротворенной стала без него. Тогда почему она скучала по нему? Почему до сих пор жаждала тревожного восторга?
Ощущение того, что, несмотря ни на что, она была предназначена ему, лишь на время утихло. Словно медведь, погруженный в долгую, долгую зимнюю спячку.
– Ты действительно не беспокоишься? – спросила она Гриффина еще через пять минут.
– Я беспокоюсь. Странно, если было бы иначе. Но я верю Робби и знаю, что с ним ничего плохого не случилось.
Через пятнадцать минут, когда Робби все еще не объявился, Жас опустила пальцы в грязную лужицу и достала полумесяц со звездой в его овале.
– Пиши 16.30, возврат 17.30, – сказал Гриффин. – Вот так. Если Робби вернется сюда, а мы еще не придем, то он не пойдет нас искать.
– А где будем искать мы? – спросила монахиня.
– Надо пойти в ту камеру, где мы встретили его вчера. Можешь отыскать это место на карте? – спросила Жас Гриффина.
Он изучил схему и снова сложил ее.
– Сюда, – кивнул он и отправился в путь.
Проход извивался, но оказался достаточно свободным, пока они не добрались до камеры, на четыре фута засыпанной костями, сваленными в кучи как попало, словно хлам.
Чтобы пробраться к выходу на другой стороне пещеры, им пришлось пробираться по костям.
– Это и есть то самое место, про которое Робби рассказывал нам вчера? – спросила Жас Гриффина.
