Еще один выстрел — громче, мощнее, чем раньше. За ним последовал тяжелый стук. Лежа на боку, Нэш ждал, когда его ударит еще одна пуля, ждал еще одного удара раскаленной добела кочергой.
Удара не последовало.
Он почувствовал тепло, но не боль. Даже бок перестал болеть. Ничего в мире не осталось, кроме чьего-то прерывистого дыхания.
Глаза.
Сара. Сара.
Он заставил себя приподнять веки… и уставился прямо в мертвые, остекленевшие глаза Донована Айви.
А потом перед глазами все закружилось и исчезло.
28
Нэшу снился привычный старый сон.
Он терпеливо ждал возле здания суда, за ограждением из желтой полицейской ленты. Репортеры толкали его, но он не обращал на них внимания. Его взгляд был устремлен на закрытые двери. Скоро эти двери откроются.
Он не смог бы сказать, сколько ему пришлось ждать на мраморных ступенях. Время потеряло смысл. Та жизнь, которую он когда-то знал, перестала существовать.
Двери открылись.
Нэш действовал решительно, но двигался медленно и осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания. Он извлек пистолет из-под плаща, прицелился и нажал на курок. Вокруг него закричали люди. Завизжала какая-то женщина. Она визжала, визжала и никак не могла остановиться…
— Нэш! Нэш!
Руки. Чьи-то руки трясли его, причиняя боль. Вот они крепко обняли его.
Он услышал плач. Безнадежный, безысходный, истерический плач.
— Он умер! Он умер!..
Руки по-прежнему сжимали его. Может быть, поэтому он не может дышать…
— Это все я! Это я виновата! Другой голос, голос, которого Нэш никогда раньше не слышал. Мужской голос. Голос разума.
— Сара, девочка, он не умер, но ты его убьешь, если будешь и дальше так его тормошить.
Хватка ослабла. Живительный воздух наполнил его легкие. Он открыл глаза. Заплаканное лицо Сары склонилось над ним.
— Он ушел, — старательно объяснил Нэш, хотя язык еле ворочался у него во рту, а губы онемели. — Тот, кто убил мою дочь… он ушел от суда… Из-за пустой формальности.
Она откинула волосы у него со лба.
— Молчи. Ничего не говори.
— Если правосудие не защищает невинных, кто-то другой должен это сделать…
— Ш-ш-ш…
Его взгляд устремился на пожилого высокого мужчину, стоявшего за спиной Сары. Седые волосы, джинсовый комбинезон, красная фланелевая рубашка. В руках дробовик. Хорошенькое дельце!
Он сделал то, чего не смог сделать сам Нэш. Спас свою дочь.
Прошлое перемешивалось с настоящим, на какой-то миг ему показалось, что его собственная дочь, его маленькая девочка еще жива. Но это Сара была жива. Она была спасена.
Кончено. Все кончено. Теперь можно отдыхать. Пора уснуть. Он устал. Чертовски устал…
Но прежде, чем уснуть, Нэш хотел еще раз посмотреть на Сару. Ему нужно было видеть ее, убедиться, что с ней все в порядке, сказать ей что-то… что-то очень важное…
Ее глаза были полны слез. Ее прекрасные глаза…
Язык его не слушался. Он не чувствовал своих рук и ног.
— Когда у девушек круги под глазами… меня это… ужасно… возбуждает…
* * *
Медики не разрешили Саре поехать с ним. Две машины “Скорой помощи” умчались с воем сирен. Одна увозила израненное тело человека, которого Сара любила, другая — мертвое тело человека, насчет которого она обманывалась. Когда-то думала, что любит.
Когда сирены затихли вдали, Сара осталась на крыльце, прижимая к животу скрещенные руки, пока полицейские, не скрывая сочувствия, задавали ей необходимые вопросы. На нее как будто напал столбняк. Сара потеряла счет времени, утратила чувство реальности. В какой-то момент она подняла глаза и заметила, что офицер, закрыв блокнот, смотрит на нее с участием и тревогой. Он был молод, лет двадцати шести-семи. Ненамного младше ее.
Странно. Как все странно…
— Судя по всему, это дело бесспорное — очевидная самооборона. Нам придется поговорить с Одюбоном, снять с него показания. Потом будет дознание. Если вам повезет, тем дело и кончится.
Полицейские наконец ушли.
Сара механически повернулась и пошла в дом. Поднялась по лестнице. Оказавшись у себя в комнате, она сняла запачканную кровью рубашку и сменила ее на чистую. Надо поехать в больницу. Надо найти отца, попросить, чтобы он отвез ее…
Сара спустилась вниз, прошла в кухню.
Кровь. На полу, на стене… Комната закружилась у нее перед глазами, тошнота поднялась к горлу. Она судорожно схватилась за спинку стула, чтобы остановить кружение, потом медленно опустилась на сиденье.
Ей стало немного лучше. Она стерла пот со лба, уставившись на кровавые пятна. Кровь Нэша. Кровь Донована.
Сара не знала, сколько времени она так просидела, когда до нее донесся голос отца. Она оторвала взгляд от пола и взглянула на него, пытаясь вникнуть в смысл произносимых им слов.
— …говорил с больницей. Они уверяют, что он выкарабкается.
Слава богу. О, слава богу!
Ее охватила внутренняя дрожь, постепенно распространившаяся по всему телу.
— Ты меня слышала, милая?
Она смотрела на отца, словно не узнавая его. Он убил ради нее. Он спас жизнь Нэшу. Он спас жизнь ей.
“Спасибо, папа”.
Он еще что-то сказал, но она не поняла, словно смотрела иностранный фильм без субтитров. Отец потрепал ее по плечу и поспешно вышел из комнаты.
Теперь она вся тряслась. И никак не могла остановиться.
Через некоторое время ее отец вернулся. На этот раз с ним был кто-то еще. Доктор Гамильтон. Сара его хорошо помнила. Он удалял ей гланды. Он использовал эфир. Этот запах! При мысли об эфире ее замутило.
Доктор Гамильтон закатал ей рукав. Сара почувствовала прикосновение к коже чего-то влажного и холодного, потом ее что-то кольнуло. Как будто ужалила пчела.
Укол.
Инъекция.
Лекарство.
Наркотик.
В этом она знала толк.
Сара почувствовала, что ее тело безвольно обмякает. Она таяла, стекала со стула на пол. Скользила… Соскальзывала… Но она не могла, не хотела касаться крови на полу…
В последний момент, когда ее тело стало совсем бескостным, ее подхватили и подняли со стула. Отец? Неужели он несет ее? Она для него слишком тяжела. Он себе что-нибудь повредит. Он не должен… не должен…
