Пошли в скверик, какие всегда бывают возле больницы. По дороге купили мороженого.
— Какая же она все-таки злющая, это твоя Кармелита, — сказал Антон, причмокивая пломбиром. — Но красивая…
— А она тебе все-таки нравится? — подозрительно заметила Света. — Скажи честно. Ты общаешься со мной только из-за Кармелиты?
— Чего? Что за ерунда! С чего ты взяла?
— Ответ уклончивый. Значит, да.
— При чем здесь Кармелита?
— А при том, что все парни, которые со мной общаются, гуляют в парке, кормят птичек, пьют чай, едят мороженое, все они при этом говорят о ней.
— Ты преувеличиваешь…
— Скажи, что в ней такого особенного?
— Ну, есть в ней что-то этакое — цыганское. Но ты лучше. Блондиночка! Художница! Активистка!
— Да ладно тебе. Я заурядная блондинка и дрянной художник. Я плохо рисую, и знаю это.
— Чего? Кто сказал тебе эту глупость?
— Антон, я все про себя знаю. Еще с самого детства я знала, что не хватаю звезд с неба.
Света сама удивилась, чего это вдруг она так разоткровенничалась. Видно, почувствовала что-то близкое в этом непростом парне.
— Но знаешь, я всегда стремилась стать лучше. Зачем? Наверное, для того, чтобы понравиться отцу.
— А что, он тебя не любит? — спросил Антон, вспомнив о себе и об Астахове.
— Нет, он меня очень любит, особенно после того, как мы потеряли маму. Раньше он часто приходил в мою комнату и очень расстраивался, если я что-то делала недостаточно хорошо. Потом стал заходить все реже. Потом вообще перестал. Так и живем — в одном доме, а почти чужие. Он целыми днями где-то на работе, а я — в мастерской.
— Света. Уполномочен тебе заявить: все, что ты мне сейчас наговорила про себя, — полный бред. Во-первых, ты очень хороший художник, у тебя действительно талант в живописи, и это видно невооруженным глазом. Кому-кому, а мне можешь поверить! Знаешь какая у отца коллекция! Как он в живописи разбирается! А я в этом — весь в него!
— Ладно тебе. Хватит болтать.
— Нет, я требую слова. А во-вторых… Во-вторых, мне с тобой просто очень интересно общаться. Ты замечательный собеседник, ты умна, образованна. И кроме всего прочего, ты очень красивая девушка. Гораздо симпатичнее своей Кармелиты.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно…
Глава 30
Кармелита зашла в палату. Максим лежал с закрытыми глазами. Спит, наверно… нужно уходить. Но он неожиданно открыл глаза:
— Привет.
— Не разбудила?
— Нет.
— Ну как ты?
— Хорошо… Спасибо тебе…
— За что?
— Но это же ты для меня кровь сдала?
— Какая разница, кто? Главное, что ты жив.
— Почему ты все время уходишь от ответов?
— А зачем ты задаешь так много вопросов? Почему тебе все время все нужно знать?
— Такой я человек. Нужно, чтобы все находилось на своих местах. А зачем ты притворялась цыганкой из табора?
— Это была шутка. Ну да, просто шутка. Такая игра. Может, я, конечно, переиграла немного, но ничего в этом дурного нет.
— То есть наши отношения для тебя игра?
— Нет-нет, это не игра. Если бы это было так, то я бы сюда не пришла. Ты же понимаешь? Да?
— Да.
— Покажи мне руку?
— Не волнуйся. Там просто порез…
— Дай сюда, давай-давай. Да-да, левую! На ней изображено то, что ты сделаешь в своей жизни.
— Это ты мне сейчас гадаешь, что ли?
— Так, чуть-чуть, как умею. Вот моя бабушка Рубина — это да, к ней даже все наши ходят…
Вдруг Кармелита замолчала в изумлении.
— Ты чего? Что ты там, казенный дом, что ли, увидела?
— Нет. Линия судьбы… Этот порез, шрам от ножа, изменил твою линию судьбы! Это значит, что может произойти то, что не должно было произойти.
— Как же это здорово! Интересно, может быть, имеется в виду то, что я стал наполовину цыганом?
— Интересно, как можно стать наполовину цыганом?
— Очень просто. Во мне теперь твоя кровь течет. Настоящая цыганская…
— Ха, действительно получается, наполовину цыган.
— И как полуцыган я хотел бы узнать, кого должен благодарить за то, что он изменил линии моей судьбы? Настоящего цыгана, который чтит все ваши традиции, или так, какого-нибудь полукровку?
— Я не понимаю тебя.
— Я тоже пока не все понимаю, но кое о чем догадываюсь.
— Ты что, хочешь сказать, что… на тебя напал цыган? Кто он? Ты его знаешь?
— Не знаю, но мне кажется, что я знаю, кто приказал ему это сделать.
— Кто? Я его знаю?
— Я не думаю, что тебе будет приятно это услышать.
— Говори!
— Мне кажется, это приказал сделать твой отец.
* * *
Как-то совсем грустно, уныло стало в таборе.
Но природа не терпит нарушения равновесия. Сашка приехал — работу просить.
Впрочем, обо всем по порядку.
Надоело Сашке ждать клиентов на набережной. Запрыгнул он на жеребчика, да ловко так гарцевать начал. Маргоша даже из кафешки вышла, чтоб полюбоваться этой ожившей конной статуей:
— Саш, Саш! Как же ты ловко лошадью правишь!
— А то! Я же не всю жизнь конюхом был. В молодости наездничал. На скачках выступал, победителем был. Потом не сдержался — украл лошадку. Эх-эх-эх-э… Вся жизнь пошла кувырком. Вот так.
Соскочил с коня. Обратился к нему:
— А хочешь, я представлю тебя прекрасной незнакомке? Граф, это Марго.
Граф поклонился, по-цирковому согнув передние ноги. Марго расхохоталась.
— Ух ты! Браво, браво! Здорово!
— Марго, а это Граф!
Марго сделала реверанс, весьма легкий и воздушный, особенно с учетом ее фигуры.
— Сашка, ну ты прямо артист.
— Ты вот будешь смеяться, а меня в детстве все артистом дразнили.
— Почему?
— Любил придумывать всякие номера. Сам придумаю, сам исполню. Все смеялись.
— Так ты попробуй сейчас так сделать. По-настоящему. Ваши таборные вон все артисты. Представления дают…
И так крепко запала Сашке эта идейка в душу, что при первом же удобном случае он поскакал в табор и нашел там Бейбута.
— Бейбут… я хотел спросить тебя… Может, возьмешь и меня к себе артистом? Как Кармелиту?
