Но как поступить? Арестовать ее в Бордо? В этом городе у Терезии слишком много друзей, любовников и защитников…
Чтобы бросить ее в тюрьму, а потом казнить, необходимо было выманить бывшую маркизу в Париж. Но как это сделать?
Робеспьер долго раздумывал и наконец нашел способ. 27 жерминаля года II (16 апреля 1794 года) он составил и опубликовал закон, изгоняющий всех бывших аристократов из приморских и пограничных городов, мотивировав это тем, что «все лица, подпадающие под действие этого закона, могут тайно способствовать роялистским заговорам, направляемым из-за рубежа».
Терезия, бывшая маркиза де Фонтене, вынуждена была немедленно покинуть Бордо.
Ее сопровождал молодой любовник. Ему было четырнадцать лет, звали его Жан Гери. Этот мальчик отдавал Терезии все свои юношеские силы и любовный пял, стараясь успокоить зуд, «возникавший в ее „корзиночке“ на ухабах и рытвинах дороги»…
Они отправились в Орлеан. В нескольких лье от Блуа случилось маленькое забавное происшествие, которое повлияет на будущее молодой женщины. Луи Соноле пишет: «У городка Шоссе-Сен-Виктор необходимо было сменить лошадей. Выйдя на минутку из дилижанса, Терезия уселась на поперечную перекладину большого придорожного креста, как раз на высоте роста мужчины. За ней наблюдал какой-то молодой человек, очарованный ее красотой и грацией. В конце концов он подошел к прелестной путешественнице и спросил со всей учтивостью, не хочет ли она освежиться. Этот молодой человек был графом Жозефом де Караманом, его отец, маркиз де Караман, владел Менарским замком, его поместье было одним из самых богатых в провинции. Беглянка приняла учтивое предложение графа. Одиннадцать лет спустя она выйдет за него замуж, и в честь их первой встречи будет установлен большой красивый крест»
Остановившись на несколько дней в Орлеане, гражданка Кабаррус и ее юный любовник 20 мая прибыли в Париж.
Робеспьер от радости потирал руки. Наконец-то ненавистная женщина была в его власти.
Не теряя ни минуты, он принял следующее постановление: «Комитет общественного спасения арестует некую Кабаррус, дочь испанского банкира, жену гражданина Фонтене, бывшего советника парижского парламента. Она должна быть немедленно заключена под стражу, а ее бумаги опечатаны. Молодой человек, живущий с ней, а также все те, кто окажется в доме, должны быть задержаны».
Несколько дней спустя Терезия оказалась в тюрьме Птит Форс.
Робеспьер решил, что навсегда избавился от «опасной самки». На самом же деле он подписал смертный приговор революции…
Пока Терезия дрожала от страха в тюремной камере (заключение в тюрьму в мае 1794 года было первым шагом к гильотине), Тальен всеми возможными и невозможными средствами пытался защитить себя от гнева Робеспьера.
В течение всего июня он встречался с друзьями и единомышленниками, пустил в ход все связи и наконец 21 июня добился победы, на которую почти не надеялся. Несмотря на то, что он находился под подозрением, его избрали на две недели председательствующим Конвента.
Робеспьер взбесился. Имея в руках доклад Жюльена, свидетельствующий о злоупотреблениях бывшего проконсула, он решил ответить на ловкость силой. С трибуны Конвента он произнес резкую речь, в которой обвинил Тальена в том, что тот позорит Комитет общественного спасения.
Любовник Терезии уже чувствовал себя в руках палача. Бледный и растерянный, он вернулся домой и дрожащей рукой написал письмо своему противнику. Вечером, не получив ответа, он смело отправился домой к Робеспьеру. Мы не знаем, как проходила эта встреча, но легко можем себе это представить, прочитав воспоминания Барраса, который тоже навещал «прелестного» якобинца.
«Робеспьер встретил нас стоя; на нем было некое подобие рубахи-пеньюара — его парикмахер только что закончил причесывать и пудрить ему волосы. Он был без очков, и на лице, мертвенно-бледном от пудры и природной злобности, мы увидели два тусклых глаза.
Эти глаза пристально посмотрели на нас, как будто удивляясь нашему появлению. Мы поздоровались с ним очень просто, как это было принято в то время.
Он не ответил и, повернувшись к зеркалу, взял туалетный нож и принялся счищать с лица остатки пудры. стараясь не повредить прическу. Потом он снял с плеч пеньюар и небрежно бросил его на стул рядом с нами, как будто намеренно стараясь испачкать нам одежду и совершенно не обращая на нас внимания.
Он умылся в каком-то жалком тазике, почистил зубы, несколько раз сплюнул на пол у наших ног, подобно Потемкину, который никогда не отворачивался в сторону и мог плюнуть прямо в лицо человеку, оказавшемуся у него на пути.
Закончив, Робеспьер продолжал игнорировать нас. Он остался стоять и не предложил сесть нам. Я никогда не видел, чтобы человек был так похож на ледяную мраморную статую или мертвеца в могиле…
Вот так прошла наша встреча с Робеспьером, которую я даже не могу назвать беседой — ведь он не раскрыл рта. Он только все сильнее поджимал свои и без того узкие губы, между которыми проступала желтая лена».
Тальен не мог успокоиться после подобной встречи. Совсем наоборот.
* * *
Бывший проконсул боялся не только за свою жизнь. Он с тревогой думал о Терезии, положение которой было еще более опасно, чем его собственное. С того момента как Робеспьер заставил депутатов проголосовать за чудовищный закон Прериаля, гильотина работала без остановки, любой арестованный неизбежно попадал на эшафот.
Благодаря своей матери, жившей в Маре, Тальен снял мансарду в доме № 17 по улице Перль, в двух шагах от тюрьмы Птит Форс. Он надеялся видеть оттуда свою любовницу во время прогулок во дворе тюрьмы.
Увы, стены были слишком высоки, и ему это не удалось. Однако через подкупленного охранника ему удалось дать знать Терезии, что он не забыл о ней и пытается спасти. Несмотря на то, что его собственное положение было очень опасным, он действительно каждый день предпринимал неимоверные усилия, чтобы освободить молодую женщину, пока она не предстала перед военным судом.
Тальен знал, что суд был равносилен смертному приговору. Там не было ни допросов, ни расследования, ни дебатов. Фукье-Тенвиль был полным хозяином и как-то, в шутку (весьма мрачную, заметим) подсчитал, что он может отправлять на казнь шестьдесят человек в час…
Все политики, у которых просил помощи Тальен, сами жили под страхом ареста; все они ругали диктатуру Робеспьера, что-то обещали, а время шло, неумолимо приближая трагическую развязку.
Террор находился в своей кульминационной точке.
Несчастный проконсул начинал отчаиваться, впадая в привычное для жертв состояние апатии, но 7 термидора ему под дверь подсунули письмо, которое Терезиии удалось передать из тюрьмы.
«Тюрьма де ла Форс, 7 термидора.
От меня только что ушел судебный исполнитель. Он сказал, что завтра я предстану перед судом, то есть отправлюсь на эшафот. Это не слишком похоже на сон, который я видела сегодня ночью. Мне пригрезилось, чего Робеспьера больше нет, а двери тюрем открыты. Из-за вашей недостойной мужчины трусости во Франции скоро не останется никого, кто мог бы воплотить в жизнь мой сон, мою мечту».
