Губы Катберта сжались в одну линию, прорезавшую его лицо, словно след от лезвия ножа на старой картофелине.
– Вообще-то мистер Деверидж также упомянул, что должен отплыть в Индию с приливом.
– Сегодня? – Сердце Артемизии упало. Одно дело – упрямо отказываться встретиться с ним, в то время как в глубине сердца теплилась надежда, что он предпримет попытку снова. А совсем другое – осознавать, что он окончательно от нее отказался и уезжает на другой конец света. Больше никогда в своей жизни она не увидит Тревелина.
Колени ее подогнулись, и она буквально упала на диван.
– Мадам, все ли с вами в порядке? – Катберт обеспокоено склонился над ней, напоминая суетливую пчелу над увядающим цветком.
Артемизия почувствовала, что перестала дышать, и ей пришлось заставить себя сделать еще один вдох.
– Нет, со мной уже никогда не будет все в порядке.
«Это не должно так закончиться», – сказала Артемизия самой себе. Дочь Ангуса Далримпла не может позволить небольшому препятствию, такому, как отплытие в Индию, встать на пути ее будущего счастья. Она поднялась и сдернула с себя испачканный краской фартук. Если бы у нее было больше времени, она могла бы переодеться во что-то более нарядное, нежели будничное платье, но необходимо было спешить.
– На каком корабле он отплывает?
Катберт постучал костяшками пальцев по лбу.
– «Тибериус».
Артемизия удивила сдержанного джентльмена, заключив его на несколько секунд в объятия.
– Ты настоящее сокровище, Катберт. Пожалуйста, попроси приготовить ландо, и побыстрее. Зря мистер Деверидж думает, что ему удалось так легко убежать. Мы с ним пока что не уладили все наши разногласия.
Уголки рта дворецкого поднялись в едва заметной понимающей улыбке.
– И в самом деле, мадам, можно найти достаточно причин для конфликтов, чтобы вашей паре нашлось чем заняться еще, по меньшей мере, лет пятьдесят.
– Будем надеяться, Катберт. Но сейчас самое главное не терять времени.
– Очень хорошо, ваша светлость. – Дворецкий привычно поклонился, и уже через мгновение его не было в студии.
Ее благородное намерение пожертвовать личным счастьем, положив его на алтарь искусства, растворилось, словно утренний туман. Да, она любила работу, но теперь она поняла, что всю жизнь провела в ожидании Трева. Те плоские образы мужчин, которые она изображала на холсте, были лишь жалкой заменой, настоящего, и Артемизия намеревалась не отпускать его без боя. Она последний раз взглянула на своего Марса.
– А если в итоге мне придется отказаться от занятий живописью, да будет так.
Лондонская верфь походила на громадный муравейник. Вспотевшие мужчины толкали перед собой тележки по направлению к докам, сопровождая свои действия отрывочными приказами и руганью. Это шумное место было сердцем делового мира империи. Товары из тысячи портов передавались от одного хозяина к другому, часто еще даже не будучи выгруженными. Все здесь было наполнено беспорядочным движением.
И слишком трудным оказалось в такой суматохе найти один-единственный корабль.
В конце концов, Артемизия отказалась от попыток прочитать потертые надписи на кораблях, пока ландо медленно продвигалось по переполненной пристани, и приказала вознице остановиться.
Она окликнула неопрятного чумазого паренька.
Мальчик повернул к ней худое лицо.
– Я дам тебе гинею, если скажешь, где пришвартован «Тибериус», – обещала она.
Паренек передернул плечами:
– Сначала деньги, миледи.
– Катберт, заплати ему, только побыстрее.
Дворецкий нашел подходящую монетку и кинул ее мальчишке.
Хитрая улыбка расплылась по лицу паренька.
– «Тибериус» уже отплыл. И если вы поторопитесь, то сможете увидеть корабль, пока он еще не успел скрыться за поворотом реки.
С этими словами мальчишка пустился наутек, чтобы добычу его не сумели отнять.
Однако сейчас Артемизия думала о деньгах в последнюю очередь. Она не стала ждать помощи Катберта, сама вылезла из ландо и побежала к ближайшему пирсу.
Вдалеке развевались паруса. Огромное торговое судно направлялось вниз по Темзе. За ним плыло около дюжины небольших шлюпок. Первой мыслью Артемизии было нанять одно из суденышек и перехватить «Тибериус», но огромный корабль двигался на такой большой скорости и так быстро оставил шлюпки позади, что надежда затонула, словно якорь, в ее груди.
Дыхание перехватило у нее в горле. Возможно, ей удастся купить билет на следующий корабль на Бомбей и встретить Тревелина в одном из портов назначения.
«Возьми себя в руки, – приказала Артемизия самой себе. – Не стоит преследовать мужчину, если тот явно не хочет, чтобы его нашли».
Слезы выступили у нее на глазах, но она постаралась сдержать их. Если он решил оставить ее навсегда, она должна принять его выбор. Со временем она, возможно, даже поблагодарит Тревелина за это решение. Преданный агент на тайной службе ее величества отнюдь не нуждался в жене, которая бы его лишь связывала. А разве она сама не приняла решение снова оказаться под властью мужа с долей неохоты?
Конечно же, все к лучшему.
Но только почему тогда ей кажется, будто вместо сердца у нее в груди тяжелый камень?
Она закрыла лицо обеими руками и заплакала. Какой же она была глупой! Она требовала от Тревелина больше, чем он был способен ей дать. В отличие от богов на холстах Тревелина нельзя было переделать под тот образ, который подошел бы ей. Если он не мог смириться с тем, что она будет рисовать обнаженных мужчин, следовало принять его таким, как он есть. Ее проклятая тяга к созданию совершенства оттолкнула от нее единственного мужчину, больше всего отвечавшего ее представлениям об идеале.
Артемизия почувствовала, как теплая рука легла на ее подрагивающее плечо. «Милый Катберт». Она хорошо представляла, что значит для столь сдержанного мужчины выразить сочувствие этим простым жестом.
– О, Катберт, он ушел! – всхлипнула она. – И кроме себя, мне винить некого.
Слезы снова хлынули по ее щекам. Перед ней появился платок, и она схватила его как утопающий хватается за соломинку.
– Мне нужно было… – Артемизия не могла больше произнести ни слова. Перед ее глазами пронеслась целая жизнь, полная тихого отчаяния, и она снова дала волю слезам. Из ее груди начали доноситься неразборчивые всхлипывания. Наконец ей удалось выговорить: – А что же мне делать теперь?
Длинные руки обняли ее и заключили в объятия. От испуга и удивления она даже перестала плакать.
– В самом деле, Катберт, я ценю твою искреннюю поддержку, но такое проявление чувств крайне непристойно.
