Радостный рев толпы был заглушен стуком сердца. Последний шаг — и я на суше, и он здесь, предо мной. Ле Люп завел оглушительное «Аллилуйя!». И вот я протянул руки мужчине, который внезапно подпрыгнул и повернулся, чтобы хлопнуть по ладони другого дальнобойщика:
— Ты проиграл, приятель! С тебя двести долларов!
Он воздел пятерню, ударив еще по нескольким протянутым ладоням, и завопил «Аллилуйя!» и «Мать твою!».
Мне стали пихать документы на груз и машины.
— Я целую неделю мчался сюда без остановок. Благослови это фуфло! — заклинал меня какой-то дальнобойщик, подползая ко мне на коленях.
— И мне… И мой тоже! — взывали другие.
— Джентльмены, — заорал Ле Люп, мгновенно осадив толпу. — Вы можете иметь аудиенцию со Святой Саррой по возвращении в церковь.
Церковью назывался амбар Ле Люпа, с которого теперь посдирали шкуры, выветрив заодно тяжкий сырой аромат берлоги. Деревянные полы были усыпаны опилками и всюду расставлены кадильницы с импортными благовониями, на фанерных дощечках. Зеброполосатые простыни сменились покрывалами, более приличествующими святой. Даже голографический портрет папы Римского был убран с глаз долой.
— Это может смутить членов иных христианских конфессий, — пояснил Ле Люп.
Лаймон завернул меня в громадное полотенце и стал выводить из толпы. Я оглянулся на того человека — как раз в этот момент ему отсчитывал деньги проигравший.
— Ты сделала это, детка, — причитал Лаймон, опускаясь на колени и благоговейно вытирая мне ноги. Впервые мной не овладела тошнота от густого и едкого запаха, исходившего от кулинара.
Я погладил его по спине и провел рукой по коротко остриженному «ежику». В ответ он застонал, в эпилептической судороге вцепившись в мои икры. Я погладил его по плечам, вдоль натянутых как струны сухожилий. Руки у него тряслись — он поднял на меня робкий взгляд ребенка. Глаза были полны слез.
— Я так переживал за тебя… — прошептал он.
— Я тоже, — погладил я его по щеке.
— Эй, два голубка, разворковались, — прошипела мне в спину Пух. — Пора сваливать… а то… — Она мотнула головой в сторону шедшего следом за ней Ле Люпа.
— Пух? Не думал, что ты придешь, — сказал я, искренне удивленный.
— Смотреть твое выступление? Такие штуки обычно у нас проходят раз в год, на Рамповом Карнавале, — Пух подмигнула, и Лаймон поспешно отошел прочь. — Пошли домой. — Пух обняла меня и повета по хлюпающей болотистой почве к «Транс Америкэн» Ле Люпа.
— Пух, мне в самом деле жаль, что все так вышло… — Я вдруг ощутил сильнейшее желание взять ее за руку, но рука оказалась недостижима — она поигрывала каким-то ожерельем или бусами под блузкой.
— О, теперь можешь не беспокоиться, — ответила она. — Все путем.
Она улыбнулась, и мне показалось, я заметил проблеск искренности за ее откровенной усмешкой. Пух вытащила руку из-под блузы и похлопала меня по ладони.
— Кстати, — сунула она руку за воротник. — У меня есть кое-что любопытное. — Она медленно вытянула кожаный шнурок. — Взгляни.
Сперва я решил, что там болтается какой-нибудь амулет, вроде облезлой кроличьей лапки, но тут внезапно передо мной предстал енотовый пенис.
— Разве он не великолепен? Правда, классно? — спросила Пух, покачивая передо мной косточкой.
Первой моей мыслью было, что это ее заслуженный пенис. Должно быть, до Глэда докатилась слава Пух, и он вознаградил ее.
— Так тебе тоже выдали?
— Не поняла? — недоуменно качнула головой проститутка.
— Ну, то есть ты его… заработала? — с натужным спокойствием как можно мягче спросил я.
— Нет. Я его просто нашла. — Улыбка Пух стала еще шире.
Моя рука невольно потянулась к шее, и тут я вспомнил, как зашвырнул амулет…
— Забавно. — Пух засмеялась несколько натянуто.
Словно соглашаясь, что это и в самом деле забавно, я ответил отрешенной улыбкой.
— Скунсовую капусту сажают у дома, потому что она зимой согревает землю и не приходится лишний раз махать лопатой.
Я ощутил, как зазубренное лезвие страха вгрызается мне в позвоночник.
— Но приходит тепло, и приходится ее косить, пока не поднялась вонь, как на августовской свиноферме.
Пух качала передо мной амулетом, а я — головой, точно китайский болванчик.
— Я взяла мачете и стала полоть, — Пух рубанула в воздухе ладонью, — и нашла этот сувенирчик в зарослях скунсовой капусты. Как раз в тех, что под окном на задний двор, ну, напротив твоей кровати.
— Ты его показывала? Ему? — спросил я, пытаясь не выдать волнения в голосе.
— Ой, да у тебя ноги в крови… — вдруг посмотрела она вниз.
— В самом деле… — я проследовал за ее взглядом.
— Это ловчие листы росянки. Плотоядные растения, вроде пиявок. Здесь куча паразитов, недаром сюда трупы скидывают с трассы. — Пух поежилась. — В этих болотах — она ткнула пальцем в ту сторону, где я только что закончил свое чудесное выступление, — ты идешь по мху, точно в гамаке, а они тебя поджирают снизу.
— Так ты показывала ему? — спросил я, отрывисто дыша.
— А зачем? Эта штука что-нибудь значит? — Пух подозрительно сощурила на меня свои вечно опухшие глаза.
Я тут же принялся рассматривать окровавленные ноги — будто истыканные шилом.
— Что бы это значило? Да ничего. Просто мне приходилось работать раньше… на другого хозяина.
— Вот именно об этом я и хотела узнать.
— Ты что-то слышала?
— Да так… ничего особенного. Я же не спрашиваю всякого встречного-поперечного. Понятия не имею, кому бы это могло принадлежать… — Пух поморгала глазами, изображая притворное удивление. — И на кого же ты работала?
— Да так… теперь не имеет значения. Все в прошлом, — ответил я, заметив за стеклом приближавшегося Ле Люпа.
— М-да… Слушай, — Пух схватила меня за руку. — Ты, пожалуйста, не думай, что я желаю тебе зла. Ведь мы можем работать вместе, верно?
Посмотрев на нее, я кивнул — Ле Люп в этот момент распахнул дверцу автомобиля.
— Ничего себе шоу, — сказал он, усаживаясь за руль, в то время как Пух с невинным видом теребила енотовый пенис под блузкой. — Зацепило этих янки по самые яйца, точно им показали загробное царство! — Он потянулся через Пух, чтобы погладить меня по голове.
Пух кашлянула.
— Трава-пиявка… — сказала она, указав на мои кровоточащие ноги, — чуть не сожрала ее.
— Ах, так теперь у нас открылись и стигматы! Значит, будут и слезы. Ну, скоро мы их подадим под луковым соусом! — рассмеялся Ле Люп и мы тронулись.
Однажды Пух начала играть со мной в Барби. Произошло это так. Ле Люп был в тот день на выезде — высматривал новых ящериц, чтобы выкрасть их у прежних сутенеров. Пух присела на корточки возле моей постели, где я отдыхал после затянувшегося утреннего визита дальнобойщиков и раздачи благословений. Не сказав ни слова, она стала раскрывать пластиковые футляры. Разложив Барби на постели, села рядом.
