– Не пойдет, – сказали нам.
– Ты хоть раз думал о том, чтобы направить свою силу на пользу добра, а не зла? – спросил Капитан.
– Приятель… уж больно ты хитрожопый, – сказал Свирепый Центурион.
Закадычный друг Капитана Дурацкого Суперкот был редким гостем на страницах «Ральфа». Он появился на свет после публикации в «Трэйдинг пост» рекламы преобразователя для спортивных машин «Суперкот». Капитан немедленно позвонил по телефону и спросил, может ли он использовать их преобразователь, чтобы преобразовать своего обычного кота в Суперкота. Когда Капитан задал вопрос о рентгеновском зрении, ему ответили, что он ошибся номером.
Суперкот был белой мягкой игрушкой, одетой в модельные трусики от бикини. Он сидел на полке в издательстве и раздражал всех, кто там работал, пока кто-нибудь не запирал его в шкафу. На белый свет его извлекали, только когда требовалось сняться вместе с Капитаном Дурацким, в роли которого выступал Оуэн в костюме супергероя, с парой очков для плаванья и шляпой с пропеллером. Однажды мы вышли из здания для уличной съемки, и к Капитану немедленно бросились подростки, собиравшие деньги в пользу жителей Восточного Тимора. Мы дали им пару долларов и пустили в народ свежий слух о том, что в день своего рождения Капитан Дурацкий спас Восточный Тимор.
Но самое потрясающее приключение Капитан пережил, когда мы открыли «Живые Камни для аквариума». Живые камни – это такая разновидность декоративного коралла, но Дурацкий был совершенно убежден, что в рекламе говорилось об открывшейся возможности перехода из мира неживой природы в мир живых существ. Он был Дон Кихотом рекламного дела. Но кроме этой почетной функции на нем лежала обязанность донимать ни в чем не повинных австралийцев, которые давали свою рекламу о продаже бывших в употреблении вещей.
Оуэн был бы настоящей находкой для любого редактора. Точно так же как Карли могла сказать что угодно, он был способен сделать любую глупость. Он был крупным мужиком атлетического телосложения, с кистедробильным рукопожатием и хорошими знаниями в области геологии.
Работая на «Ральф», он одновременно был ударником в группе «Обливиа», которая записывалась на «Би-эм-джи», выпустила четыре сингла и один альбом, объездила всю Австралию – от Перта до Сиднея, появилась в «Пепси-чарте» в «Ньюс уик», а затем распалась, чего никто и не заметил.
Но свой звездный час на сцене он пережил под личиной Гадкого Элвиса на ежегодном фестивале Элвисов в Парксе. Пока я отсутствовал, Гадкий Элвис оставался в состоянии спячки, но я не забывал о нем ни на минуту. Его возвращение состоялось, когда я объявил конкурс лучших пародий на Элвиса Пресли.
Оуэна было несложно убедить перевоплотиться в одноразового участника такого мероприятия, особенно после того как я разрешил ему прибыть туда на «кадиллаке» с симпатичными девушками в каждой руке. К сожалению, сам я не смог туда поехать – даже несмотря на то что место находилось рядом с издательством и мне совершенно нечего было делать, – но Оуэн потом рассказывал, что Гадкий Элвис получил самый теплый прием. Десятки людей скандировали его прозвище снова и снова: «Гадкий, гадкий, гадкий, гадкий!» – пока он не ушел.
Когда Оуэн предложил написать «В отрыв» про пабы Уоллонгонга, я согласился, но только с условием, что он оденется под Элвиса. Уоллонгонг – чисто мужской город, и Оуэн беспокоился, как бы ему не расквасили его солнечные очки и не оборвали стильные бачки. В лучших традициях исходного (или раннего) Элвиса Пресли он нанял охранника и отправился пить в лучших традициях местного боксера и драчуна Шеннона Тейлора. Костюм Элвиса пользовался особой популярностью среди девушек. «Одеться под Элвиса и пойти в паб» – стало одним из немногих научно обоснованных методов знакомства с девушками, открытых «Ральфом».
Даже у Гадкого Элвиса имелся свой подтекст: можно оставаться бесполезным. Вовсе не обязательно быть целеустремленной личностью с массой положительных качеств. Можно быть худшим представителем своего вида, безнадежным, обманутым неудачником, и люди все равно будут вас любить. В конце концов, глупее всех выглядели другие, самоуверенные Элвисы.
Меня утомляла банальность большинства мужских журналов. В 1999 году Брэд поручил мне написать прогноз на предстоящий футбольный сезон. Мы выполнили его задание, так же как и все остальные журналы и газеты, которые обладали гораздо большим авторитетом, чем «Ральф». Я чувствовал себя униженным, потому что журнал вышел с таким же подзаголовком, что и в «Инсайд спорт». Эта рана не давала мне покоя еще два года.
«Ральф» с Работягой Эриком, Ивонной Фирмин, Капитаном Дурацким, Гадким Элвисом, говорящими пингвинами и эпизодическими появлениями Шавермы стал жизнеописанием несуществовавших знаменитостей: могучие супергерои преследовали пригородных злодеев, а у еды были свои чувства и мысли. Мы сократили число женских сосков, которые всегда разбросаны по всем мужским журналам, как секретные послания. Вместо них мы разбрасывали фотографии Ивана в женской одежде.
Наши продажи достигли рекордного минимума, когда «Эф-эйч-эм» выпустил свое приложение «Сто самых сексуальных женщин в мире». Они были одним из самых мощных брендов планеты и за один месяц получали столько внимания, сколько у нас не было за целый год. В 2001 году мы ответили собственным «Сто пятьдесят самых сексуальных женщин Австралии и Новой Зеландии». Мы предложили вниманию читателей фотографии местных супермоделей, кинозвезд, спортсменок и певиц и попросили мужчин проголосовать. Между Татьяной Григорьевой и Машиной Наслаждения затесалась Сестра Эрика – Иван, одетый в женское белье и с отвратительными косичками. Мы сказали, что она была Работягой из «Клео», и по результатам голосования она переплюнула Элль Макферсон.
Выбор читателей заставил меня понять: 1) молодые мужчины смотрят по телевизору все подряд; 2) они делают это с тайной, но искренней надеждой на то, что с ведущей соскользнет блузка. Мы продали сто двадцать две тысячи девятьсот тридцать один экземпляр «Самых сексуальных австралиек», годом раньше за тот же месяц было продано восемьдесят тысяч девятьсот тридцать три. Когда мы печатали свой собственный список самых сексуальных женщин в мире, мы включили в него двести женщин, а не сто, как «Эф-эйч-эм». Вместо двойного отставания мы получили двойное превосходство. Каждый третий выпуск бил рекорды продаж. Чем более странным становился «Ральф», чем больше он отличался от других журналов, тем охотнее его покупали.
Я поменял наш стиль – журналисты стали писать только о том, в чем участвовали сами – например, о прыжках с самолета или прыжках через обруч. Обычный человек может рассказать свою историю гораздо лучше, чем большинство журналистов. Он использует более богатый и острый, менее формальный язык. Он не рассматривает свою жизнь через призму убогих или удобных для использования клише.
Каждая статья в «Ральфе» писалась от первого лица: журналист пересказывал слова героя и немного редактировал их, но не придумывал отсебятины и не давал анализа. В журнале появлялись заключенные, герои войны, наркоторговцы, рок-звезды и люди, выжившие после стихийных бедствий – и все они разговаривали непосредственно с нашими читателями. Мы приглашали старых солдат в бар, покупали им выпить и слушали их байки.
