Глен Ханникат владел успешным бизнесом по продаже подержанных автомобилей. Как он сам признавался, его обуяла жадность. Несколько лет он подделывал документы для налоговой службы, значительно занижая свои доходы. Его поймали и отправили на перевоспитание в Биг-Спринг.
Разлука с женой была для него настоящей пыткой. Он говорил только о ней. Он постоянно жаловался, что скучает по дому и по супружескому ложу. В один из вечеров Ханникат особенно сильно донимал всех своей проблемой.
— Это не просто постель. Она особенная. Правда. Она со мной натерпелась, а это дорогого стоит. Я так ее люблю. Может, это звучит сентиментально, но это истинная правда. Я не знаю, как мне жить без нее. Правда, не знаю. Она…
Грифф, который был невольным слушателем этих стенаний, отбросил стул и подошел к Ханникату.
— Господи, может, ты заткнешься?
Затем он изо всей силы ударил Ханниката в зубы, той самой рукой, которая славилась своим броском. Костяшки его пальцев пришли в соприкосновение с превосходными коронками Ханниката, начисто отделив их от десен.
Ханникат, сплевывавший осколки фарфора и кровь, поднялся на ноги с помощью других заключенных, которые бросились к нему, выкрикивая обвинения и оскорбления в адрес Гриффа. Один из них, прижимавший полотенце к кровоточащим губам Ханниката, сказал: «Ты облажался, козел. Ты оказал Ханникату большую услугу».
Ханникат и Грифф посмотрели в глаза друг другу поверх голов других заключенных. Несколько секунд Грифф выдерживал его взгляд, а затем отвернулся.
Заключенные в зоне с облегченным режимом могли получить увольнительную — временно выйти из тюрьмы без сопровождения. Перечень причин для увольнительных был строго ограничен — семейные обстоятельства, похороны или лечение у специалиста. В том числе у стоматолога.
На следующее утро Ханникат подал официальную просьбу об увольнительной. Его случай соответствовал условиям. Ему дали бланк с перечислением правил и ограничений, которым обязан подчиняться заключенный во время увольнения. Он поставил свою подпись внизу, обязуясь соблюдать их. Через несколько дней надзиратель временно выпустил его за ворота тюрьмы.
В перерывах между визитами к стоматологу Ханникат проводил время в постели с женой в мотеле «Комфорт Инн» в Биг-Спринг.
За избиение другого заключенного Гриффа наказали, временно лишив его послаблений.
Когда торговец автомобилями вернулся, сверкая новенькими зубами, он подошел к Гриффу и поблагодарил его.
— О чем это ты? — проворчал Грифф. — Я просто хотел, чтобы ты заткнулся.
— Я у тебя в долгу, — Ханникат знал, что это не так. — В большом долгу.
Теперь Грифф надеялся, что Ханникат помнит тот долг. Пришло время вернуть его.
— Ничего шикарного или бросающегося в глаза, — сказал он в засаленную телефонную трубку. — Просто надежные колеса. Поможешь мне?
— У меня теперь сын, — после долгого молчания произнес Ханникат.
Плечи Гриффа обмякли. Он мог надавить на него. Мог напомнить Ханникату, что пока они с женой трахались до изнеможения, ему пришлось в качестве наказания выполнять тяжелую и грязную работу. Но имел ли он право втягивать этого милого парня, к тому же ставшего отцом, в то дерьмо, в котором он сам оказался? Ханниката обвинят в пособничестве. Он нарушит условия досрочного освобождения. Нельзя требовать от него так много. Слишком много.
— Понимаю, — сказал Грифф.
— Ему недавно исполнилось четыре.
— Все нормально. Забудь о моей просьбе.
— Он был зачат в «Комфорт Инн».
Сердце Гриффа замерло. Он не дышал.
— Последний ряд на стоянке, — сказал Ханникат. — Третья машина от Леммон-стрит. Ключи будут под ковриком.
Грифф стиснул телефонную трубку, зажмурился, и его губы беззвучно прошептали слова благодарственной молитвы.
— Если тебя спросят, я украл машину, ладно? Не впутывайся в это. Скажи им, что я украл ее.
Ханникат молчал.
— Ты меня слышишь?
Ханникат повесил трубку.
Грифф прикинул, что пешком ему придется добираться до «Ханникат Моторз» около двух часов. Но он не мог выйти из мотеля до наступления темноты. В это время года темнело поздно. Нужно было убить еще около девяти часов.
Он был голоден, но желудку придется подождать, пока он не сможет воспользоваться кафе, где можно поесть, не выходя из машины, — так меньше шансов быть узнанным.
Пытаясь не обращать внимания на голодные спазмы, он лег на кровать и уставился в грязный потолок. Он думал о Лауре, о том, через что ей пришлось пройти, о ее душевных муках и чувстве вины.
Потому что теперь она знает об отпечатках его пальцев на орудии убийства. Родарт в своей коварной манере, вероятно, уже сообщил ей, что знает об их связи. Классический пример преступления на почве ревности, почти клише. Ее любовник убил ее мужа.
Интересно, как отреагировала Лаура. А как она могла отреагировать? Расскажет ли она Родарту об их сделке? Нет. Грифф не мог представить, как она рассказывает обо всем Родарту, жадно ловящему каждое ее слово. Она умолчит об этом. И не для того, чтобы защитить Гриффа или даже саму себя. Ради Спикмена. И ребенка. Она согласна прослыть распутницей, но любой ценой защитит репутацию Фостера и будущее своего малыша.
Если бы он мог поговорить с ней…
Но это невозможно, и поэтому он должен забыть о своих желаниях.
Он открыл телефонный справочник и нашел фамилию Руис. В списке не было ни одного Мануэло. Но Грифф и не надеялся на такую удачу. Однако, может, у иммигранта из Сальвадора были родственники. Воспользовавшись телефоном мотеля, Грифф набрал первый номер.
— Ола?
— Мануэло, пор фавор.
Его знание испанского ограничивалось тем, что осталось в голове после двух лет изучения языка в старших классах школы, но он понял, что ответила женщина, снявшая трубку, — он ошибся номером.
Он двинулся дальше по списку, звоня каждому Руису. Ни одного Мануэло. Но даже если бы он наткнулся на того Мануэло, которого искал, тот не стал бы ждать появления Гриффа, а бежал бы со всех ног.
Этот человек не был дураком.
Без машины Грифф больше ничего не мог сделать до наступления темноты. Ему ничего не оставалось, кроме как провести эти долгие послеполуденные часы в ожидании.
25
— Здесь красиво.
От звука его голоса Лаура вздрогнула и резко обернулась.
— А, детектив.
Родарт намеренно подкрался к ней, желая посмотреть на ее естественную реакцию, а не ту, что она отрепетировала.
— Теперь такие не часто встретишь, — он сделал вид, что восхищен деревянной резьбой на круглой крыше беседки, где сидела Лаура.
