В Вечном городе их пристанищем сделалась гавань, где выгружали товары, привезенные на шаландах из Остии. Близлежащий квартал был населен иудеями и сирийцами – народами, по словам Цицерона, «рожденными для рабства».
Первое ядро еврейской колонии в Риме состояло преимущественно из вольноотпущенников – в основном потомков тех, кого Помпеи привел пленниками в метрополию. Сыны Иакова прошли через рабство, ни в чем не изменив своим отечественным законам. До сих пор нас поражает в иудействе именно эта верность своей религии, благодаря которой еврей, закинутый хотя бы за тысячи миль от своей родины, и через несколько поколений остается таким же правоверным.
Римские синагоги поддерживали постоянное сношение с Иерусалимом. Первоначально образовавшаяся колония была усилена многочисленными новыми выходцами. Эти бедняки высаживались сотнями в Риме и жили тесной семьей в квартале, прилегающем к Заречному. Работали носильщиками, занимались всякого рода мелкой торговлей, являя гордым италийцам тип, впоследствии ставший слишком близко и хорошо им знакомым, – тип нищего, дошедшего до совершенства в своем ремесле.
Уважающий себя квирит никогда не заглядывал в эти отвратительные захолустья – в пригород, отданный в жертву презираемым классам общества и всяким отталкивающим смрадным работам. Здесь были сосредоточены дубильни, мастерские кишечных струн, гноильные чаны и тому подобные промыслы. Злополучным пришельцам жилось довольно спокойно в отдаленном квартале среди тюков с товарами, гостиниц последнего разбора и носильщиков, у которых там была главная квартира. Эдилы появлялись здесь, только когда драки становились чересчур кровопролитными или же повторялись слишком часто. В Риме имелось немного мест, где жилось столь свободно; политикой тут не занимались. Никто не мешал пришельцам не только выполнять обряды своей религии, но и пропагандировать ее.
Под охраной внушаемого ими презрения, да и малочувствительные к насмешкам гоев, евреи в Затибрии вели очень деятельную общественную и религиозную жизнь. У них работали школы «хакамим»: нигде так тщательно не соблюдались обрядовые и ритуальные предписания Закона; нигде не было такой совершенной организации домов собраний; звание «отца и матери синагоги» ценилось очень высоко. Богатые язычницы, обращенные в иудейство, принимали библейские имена, делали прозелитами своих рабов, призывали к себе мудрых наставников-раввинов толковать им Писание, строили молитвенные дома и гордились тем уважением, которым пользовались в этом маленьком мирке.
Бедная еврейка, дрожащим голосом прося милостыню у римской матроны, ухитрялась в то же время шепнуть ей на ухо несколько слов Закона, и покоренная знатная дама нередко пригоршнями сыпала ей мелкие монеты.
Соблюдение субботы и еврейских праздников для Горация являлось чертой, отличающей человека недалекого ума, так сказать, заурядного. Иудеи плевать хотели на мнение языческого поэта, пусть и считающегося великим. Им было чем опровергнуть римское злоязычие. Благожелательное отношение к соплеменникам, радость успокоения с праведными, помощь беднякам, чистота нравов, сладость тихой семейной жизни, кроткое радостное принятие смерти – вот чувства, о которых говорят найденные в Риме еврейские надписи с тем особенным оттенком трогательного умиления, смирения и непоколебимой надежды, который впоследствии унаследовали от них христиане.
Проникли иные выходцы из евреев и в высшее общество, стали богатыми и влиятельными, как, например, Тиберий Александр, достигший почестей, не раз оказывавший решающее влияние на государственные дела и, к великому неудовольствию римлян, имевший собственную статую на форуме. Но такие иудеи не соблюдали особенно строго обрядов, предписанных Яхве. Точно так же члены семейства Иродов, выставлявшие напоказ свою приверженность Торе, были далеко не правоверными хотя бы вследствие своих постоянных сношений с язычниками. Оставшиеся строго религиозными бедняки-иудеи почитали своих светских единоверцев вероотступниками.
Целый мир чуждых для владык полумира идей роился, таким образом, на грязной набережной, где складывали товары со всех концов света, но это робкое сладостное жужжание терялось в гуле огромного мегаполиса. И уж, конечно, надменным патрициям – когда им случалось, гуляя по Авентину, бросить взгляд на Затибрие – не приходило в голову, что в жалких лачугах у подножия Яникульского холма невидимо зреет грядущее.
Да какое там будущее у этих варваров! Что хорошего способны принести в мир бедные пролетарии – грязные, неотесанные, невоспитанные, завернутые в вонючие лохмотья, с нечистым дыханием плохо питающихся людей?! В их жилищах пахнет нуждой, как часто бывает, когда многочисленные семьи, скверно одетые и пробавляющиеся грубой пищей, скучены вместе в тесном помещении. Но нужда – это не навоз, в ней роскошный цветок не вырастет...
Тем не менее со временем иудеев набралось уже достаточно, чтобы стать фактором, которым нельзя было пренебрегать. Сопротивление евреям Цицерон считал отвагой. Цезарь относился к ним благосклонно и полагался на их верность. Потомков Иакова всюду можно было встретить, и надменные квириты про них могли бы справедливо сказать то же, что и про греков: побежденные предписывают законы своим победителям.
Властители полумира по-разному относились к этим чужестранцам.
С одной стороны, была немалая антипатия, возбужденная ревнивой обособленностью, мстительным, неуживчивым характером и антиобщественными привычками иудеев, проявлявшаяся везде, где последние были многочисленны и организованны. В них видели тайное общество, члены которого стремились во что бы то ни стало возвыситься за счет других. Странные обычаи евреев, их отвращение к некоторым кушаньям, относительная (по сравнению с чистюлями-римлянами) нечистоплотность, религиозная щепетильность, строгое соблюдение субботы – все это и плебеи, и патриции находили смешным и отталкивающим.
Отвергнутые римским обществом, иудеи, естественно, не давали себе ни малейшего труда стать для своих хозяев привлекательными с внешней стороны. В италийских городах они промышляли самыми презираемыми занятиями – нищенством и торговлей старьем. Их законы, традиции, история несправедливо унижались. Их считали то суеверными и жестокими, то атеистами – ненавистниками богов. Обрезание доставляло особенно много поводов для бесконечных насмешек.
Старый эллинский и римский дух оказывал упорное сопротивление чужеземному идеологическому нашествию. Многобожцы боялись единобожия. Ненавистью и презрением к иудеям были полны все образованные умы – достаточно назвать Цицерона, Горация, Сенеку, Ювенала, Квинтилиана, Светония.
Но, с другой стороны, у иудеев нашлись и друзья. Их серьезность, высокая нравственность и простота культа привлекали многих. Даже закоренелые циники в глубине души чувствовали, что на стороне «грязных евреев» известное нравственное превосходство. Римлянок в особенности влекло к этим одетым в лохмотья миссионерам Яхве. Ювенал причислял к недостаткам женщин того времени склонность к иудейской религии.
Эти противоположные мнению высших классов Рима тенденции царили в том смешанном населении, которое было покорено потомками Ромула, в тех подданных республики, которым дух квиритов и эллинская мудрость были совершенно чужды. Они массами присоединялись к обществу, где находили трогательные примеры согласия, милосердия, обоюдной помощи, привязанности к своему призванию, любви к труду и гордости бедностью.
